Путешествие из Белгорода - в …

Я прожила последние месяцы в постоянном ощущении благодати. Это было удивительное - непреходящее ощущение, никогда так долго не проживаемое.
Я приступила к работе над новой книгой - и это было такое увлекательное, полное интереса, даже - страсти – занятие, что каждый день моей жизни превратился в волшебный, удивительный процесс творчества. Книга эта посвящена любви к себе, и она так наполнена материалами – стенограммами тренингов, мыслями, выводами, примерами, что процесс создания ее захватил меня целиком.
Потом, я поехала в Карелию, на ежегодный духовный фестиваль, на котором так любила бывать, и прожила десять дней в другой благодати - в отношениях с людьми, полных любви и принятия, в высоких вибрациях духовных песен. Я с любовью и с открытым сердцем вела занятия для его участников, каждый раз проживая состояние такой благодарности, благодати - оттого, что могу делиться с людьми тем, что им важно - в таком чистом, полном любви пространстве. И взамен получала столько любви, принятия, благодарностей, объятий. Это было такое благостное, благодатное состояние, что я, вернувшись из Карелии, еще долго находилась в нем, продолжив работу на книгой.
И, погрузившись в нее, - позволила себе освободить себя от всех других дел, обязанностей, долгов - обычно я веду параллельно несколько проектов, занята разными делами. Я позволила себе отодвинуть все и всех, оставив себя наедине с книгой, углубившись в нее – в самое вкусное и желаемое мое дело и состояние. Я впервые жила так «идеально» для себя, сконцентрировавшись только на одном занятии. И я не стала планировать на лето никаких тренингов, семинаров - позволив себе роскошь: просто жить в доме, жить, не прерывая эту жизнь сборами, поездками, переездами.
И я попала в жизнь-благодать. Я просто жила и делала то, что искренне хотела делать, находясь в красоте и уюте своего дома, который я и создавала - чтобы вот так в нем жить.
Погода была прекрасной. Весь мой красивый участок был в цветах, вода в бассейне была такой теплой, что моя жизнь превратилась в упорядоченный и очень «вкусный» образ жизни: завтрак на яркой, залитой солнцем веранде с видом на сад, пруд, цветники, работа с рукописью - купание в бассейне, работа с рукописью - купание в бассейне, обед – купание в бассейне, работа с рукописью – купание в бассейне… И так до позднего вечера, и последнее купание было под звездным небом – которое куполом накрывало весь мой участок с домом, и я, лежа на воде, – смотрела в это звездное небо и молилась – говоря только одно слово: «Благодарю. Благодарю. Благодарю….»
Так прошел июль, так прошел август. Я продолжала работать над книгой, так гармонично сочетая эту работу с отдыхом, с плаванием, что не только не уставала, а набиралась сил и энергии. И ощущение благодати, в которой я живу – только усиливалось. И я, даже входя в воду, сроднившись с ней за эти дни, ощущала, как вхожу в самую настоящую благодать, и, плавая, раздвигая воду руками, я говорила: «Я плыву в благодати. Я живу в благодати. Я пребываю в благодати…» И мои ежедневные многочисленные купания теперь были не просто купанием - вхождением в благодать, ощущением, что благодать окутывает, покрывает всю меня. И я лежала на воде долго-долго, глядя в облака или звездное небо и реально чувствовала, что я пребываю, живу в благодати…
Так прошло почти два месяца, близился сентябрь и время запланированного еще в начале года отпуска, и я не раз думала: «А нужен ли мне этот отпуск, когда я живу, как в отпуске? Может, не надо никуда ехать?!» Но что-то упрямо говорило во мне: «Нет-нет, ехать надо обязательно! Как же - без моря?! Как же без моего любимого-прелюбимого места отдыха?! Ехать – надо! Надо!» Несмотря на нежелание прерывать такую благодатную жизнь, меня словно влекло туда – где мне зачем-то обязательно нужно быть.
Решение было принято – ехать обязательно. Но простая, привычная поездка в любимое место отдыха неожиданно переросла в путешествие - дочь, собираясь на отдых с тремя детьми, двое из которых совсем крошечные малышки, предложила поехать с ними, и я – ненормальная бабушка, которая видит своих внуков редко, и не выполняет типичную «бабушкину» роль - все же засомневалась сначала: как прерывать мне эту сложившуюся благостную жизнь, и надо ли ее прерывать, когда все так гармонично, как прервать работу над книгой, в которую я погрузилась, - но очень быстро была вовлечена в этот план, и с радостью согласилась поехать с ними. Так сложился новый маршрут - из Белгорода - к морю, в Крым, оттуда - в Москву, оттуда – на Родос, в Грецию, оттуда - в Москву, оттуда - в Белгород.
Это путешествие - сложилось вроде бы случайно, как-то так получилось, что я, как говорится, и оглянуться не успела, как оказалась включенной в этот процесс. Но, уже хорошо зная, что случайностей не бывает, что все, что происходит с нами - это закономерный, нужный нам процесс, – я с интересом начала это путешествие, понимая - что-то там будет такое, что мне очень нужно, если все сложилось именно так…
И сейчас, по завершению всего путешествия, я вижу его - как низку бусин, каждая из которых – была включена в одно целое. Каждая из которых, казалось, была сделана специально именно для этих бус. Хотя, на первый взгляд, - каждая бусина была совершенно отдельной, не связанной с другой. И они просто нанизались сами, волшебным образом превратив мой отпуск в удивительное, волнующее путешествие в высоты и глубины, в важные осознания, в высокие чувства, состояния.
И, вернувшись из этого удивительного путешествия, я почувствовала необходимость сесть за компьютер и описать все, что происходило со мной за время этого путешествия. Я просто нуждалась в таком «выливании» на бумагу своих чувств, осознаний, чтобы навести в них порядок, уложить все в последовательность, реально оценить те дары, которые пришли ко мне в этом путешествии. Поверь, я не думала о том, что это будет каким-то рассказом или материалом для рассылки по моей базе подписчиков. Я – наполненная, даже – переполненная чувствами, осознаниями, - нуждалась в такой вот «переработке» того, что я получила. Но когда я, увлеченная этим процессом, – воссоздавала и на ходу – еще более глубоко осознавала, понимала – как важно то, что я получила, как много я получила, - необходимость поделиться этим вышла на первое место. Я просто не могу этим не поделиться. Потому что – уверена - именно для этого я и получила эти дары.
Я хочу поделиться с тобой этими дарами. Буду благодарна тебе, если ты найдешь время и желание – принять их, заключенных в этом тексте-описании моего удивительного путешествия.

Обычное-необычное место отпуска

Я родилась на Украине, в советское время, когда все мы были дружны, или - казалось, были дружны. Моя мама - чистокровная украинка, с Черкасской области. Мой папа - чистокровный русский, выходец с Урала. Я росла в семье, где два этих народа и культуры существовали едино. Где украинский борщ на столе соседствовал с сибирскими пельменями. Где в застолье, подвыпившие родственники с двух сторон - пели хором, едино – уральскую «Рябинушку», а после нее – «Цвите терен» или « За туманом ничого не выдно»… И семья наша, независимо от национальности - летом всегда отдыхала в Крыму. Это было любимым местом отдыха, привычным для всех нас. И любимый вид отдыха - «дикарями»,- с палатками, с приготовлением еды на паяльной лампе, или на костре.
Время прошло - многое в мире изменилось. Но место моего любимого отдыха, и его вид – остались прежними, как и моя соединенность с двумя народами. И я очень сложно пережила все события, связанные с нашей отделенностью, разделенностью, даже - враждебностью, словно меня - целую, в которой две эти крови смешались поровну - рвали пополам. И сложно пережила ситуацию с Крымом – растерянно думая - как же теперь? Какой он - новый Крым? Остались ли там любимые мной энергии? Или все смыла вражда, недовольство или растерянность людей?!
В прошлом году, после некоторых сомнений, мы с мужем все же решили устроить путешествие по Крыму, чтобы своими глазами и своими сердцами ощутить - что там? как там? Мы собирались туда, не зная, что нас там ждет, есть ли там атмосфера отдыха - или вражды. Но, вполне удачно, быстро переправившись через паром, попали в привычное, солнечно-радостное, полное энергии, пространство моря-солнца, приветливых лиц, вкусных фруктов, винограда, - словно вообще ничего не происходило, ничего не изменилось за последние месяцы, словно это был какой-то параллельный мир, в котором все осталось по-прежнему – независимо от происходящих событий, от того, что писали, предрекали и т.д. Груз свалился с моих плеч, когда я ощутила такую привычную родную атмосферу Крыма. И - до слез, до состояния открытого сердца я пережила это в Коктебеле, куда мы заехали уже на обратном пути – объехав весь солнечный, доброжелательный Крым.
Мы заехали сюда на денек, я хотела показать Коктебель мужу, который никогда здесь не был, - но остались на три дня. Совершенно случайно мы попали на ежегодный джазовый фестиваль - и атмосфера, которая царила в этом небольшом курортном городке - меня покорила. Здесь было полное ощущение единства, дружбы разных людей - разных национальностей, культур, и это при том напряжении, которое тогда было во всем, что связанно с Крымом. Но, казалось, здесь была какая-то иная реальность, совсем не та, которая существовала на страницах газет или в головах людей.
Множество музыкантов - от профессионалов до новичков, едва умеющих играть на гитаре - заполонили этот городок. И ночная набережная была похожа на маленькие группы концертов, где слышалась музыка всех стилей, на разных языках, и, чаще всего - на русском и украинском. И так мне нравились эти ночные концерты, в которых люди объединялись, соединялись в одно целое, дружно подпевали знакомым мелодиям! И как мне нравились - до слез! - когда все пели, подхватывали знакомые мелодии и слова украинских песен!
И в этом году, собираясь в наше обычное место отпуска, я сказала мужу:
- Давай так спланируем, чтобы попасть в Коктебель на фестиваль, чтобы опять несколько дней вот так - потусить ночами, попеть песен с народом, потанцевать в этих общих энергиях радости, принятия.
Так мы и сделали. И действительно - три дня ходили – переходили от одного такого маленького концерта иногда всего одного исполнителя, к другой группе, и везде встречали одно - дружелюбие, ощущение соединенности, хотя среди присутствующих были и россияне, и украинцы, приехавшие на отдых. И песни пели – дружно, вместе - и те и другие. И так это было для меня - правильно, душевно…
И как - до слез поразило меня одно выступление - молодых ребят, приехавших из Киева, которые пели песни – свои, и известные, знакомые. Как поразило меня, когда эти исполнители заявили: «Мы приехали сюда из Киева!» - и слова их утонули в дружном едином «Ура!», и криках приветствия, одобрения. И весь вечер, пока они выступали в арткафе, сотня людей в самом кафе и на площади перед ним - пела и танцевала под их музыку, а когда они запели известную всем песню группы «Вопли Видоплясова» - «Весна» - единым хором подпевали слова этой песни, которые, пусть и не знали полностью, - но «Весна, весна, весна, весна…» - звучало громко и мощно. И я, со слезами на глазах, пела со всеми и снимала на айфон это единое пение, - киевских музыкантов и отдыхающих всех национальностей – здесь, в Крыму. И поражалась опять тому, что здесь - какая-то иная реальность, совсем не та, которой стращают, о которой открыто врут. Здесь люди были вместе - независимо от политиков, войск, средств массовой информации. И это ощущение единства, близости – искренней, независимо от национальностей, вероисповеданий, независимо от вражды, которая создавалась, подогревалась теми, кто боялся силы нашей истинной близости, – было таким сильным, благостным, что я, идя домой, думала:
- Мы - вместе. Мы все вместе – одно. Это – наше истинное, естественное состояние. Это – нормально. Так и должно быть. И так будет. Потому что это естественное состояние человечества… Как бы нас не делили на страны и народы, на разные религии или политические партии - мы все одно. Это - глубже всех делений, это – истинное наше состояние – быть единым целым…

Приход

Все, что я пережила накануне, все мои мысли, осознания, - дали возможность произойти тому, что случилось на следующий вечер - это я вижу сейчас.
Все это было не случайно - что произошло со мной.
Все, что происходило со мной в последние месяцы – мои мысли, настроение, состояние благодати, в которой я жила, - подготовили эту почву, мое состояние, настроение. И это проявилось в последнюю нашу ночь пребывания в Коктебеле.
Это был последний вечер джазового фестиваля, на который мы не ходили – мы с мужем не являемся знатоками и любителями джазовой музыки. Но – это был последний концерт, ожидали выступлений мастеров, и нам, так «кайфовавшим» от этой творческой, доброй, единой атмосферы, царящей в таком маленьком городе – захотелось побывать на кульминации фестиваля и на его закрытии. И мы купили билет – не в зону с красивыми креслами, отгороженную от пляжа, а на пляжную зону, которая обрамляла все пространство этого фестиваля. И - наряду с сотнями и сотнями людей – пошли в это отгороженное пространство, взяв с собой туристические коврики, пледы - вечером у моря было свежо. И, готовясь провести здесь несколько часов, - обустраивали свое место – среди сотен таких же желающих – лежа, глядя на огромные экраны, выведенные для таких, как мы, зрителей пляжной зоны, смотреть заключительный концерт джазового фестиваля, на который съехались отдыхающие со всего Крыма.
Мы с удовольствием вот так пролежали-просмотрели первое отделение, наслаждаясь тем, что лежим мы под звездным небом, рядом - шорох волн и запах моря, мы окружены такими же, как и мы – расслабленными, наслаждающимися жизнью людьми. Я несколько раз окидывала взглядом все это фестивальное пространство, - люди были увлечены происходящим. Все взгляды были прикованы к огромным экранам, все были вместе – соединенные происходящим.
Наступил перерыв. Муж ушел в нашу гостиницу за еще одним пледом, оглядев перед уходом все огромное пространство, занятое людьми, которые сидели на ступенях набережной, стояли за ограждением вип-зоны, и лежали на огромном пространстве, произнес: «Тыщи две народу…». Я осталась одна в этом пространстве – окруженная людьми, словно одна из множества частиц этого человеческого общества, собравшегося здесь вместе – ради общего интереса, желания.
Я сидела одна, чувствуя свою отделенность от всех, - потому что вдруг, словно со стороны стала рассматривать эту ситуацию. Огромное множество людей собралось вместе – и каждый при этом был – отдельным, погруженным в свои мысли. Эта мысль и прежде не раз приходила мне - каждый человек в каждое мгновение времени - думает о чем-то своем, создавая свою отделенность. Что вот сейчас, пока я жду мужа и думаю о том, что каждый человек - отдельный и думает о своем, - в это мгновение каждый человек действительно находится в себе - в своих мыслях, внутренних разговорах. В своей погружённости внутрь себя, в своем пространстве.
Я сидела на коврике, укутавшись в плед, и с интересом рассматривала своих соседей. Мужчина, приехавший из Ялты специально на фестиваль - о чем он сразу радостно нам сообщил, раскладывая свой коврик и спальник на гальке, сосредоточенно поправлял этот спальник, укутывая себя со всех сторон, упрямо пытался застегнуть молнию, которая заела. И я представила его мысли, как он с этой молнией сердито разговаривал: «Ну, чего ты заела? Давай…»
Девушка неподалеку – сосредоточенно рылась в сумке, и на лице ее было такое напряженное выражение: «Ну, где же это?! Ну, ведь клала же точно в это отделение…»
Ребята из Харькова («Мы на этот фестиваль уже шестой год приезжаем, решили традицию не отменять», – говорили они, устраиваясь рядом) – разливали по пластиковым стаканам кофе из термоса, каждый оставаясь при этом погруженным в себя, в свои мысли, неведомые мне.
Двое парней-качков, которые даже в этот свежий вечер оставались в майках, красиво подчеркивающих их накачанные тела, деловито достали из рюкзака новые бутылки пива, один - сосредоточенно оглядывал пустые бутылки, подсчитывая, видно, удивляясь их количеству, другой, с лицом, на котором читалось вдохновение, развязывал пакет с чебуреками.
Я сидела в центре огромного скопления людей - разных, других, непохожих, отдельных, - но собравшихся вместе на этот концерт, объединенных этой временной общностью. Я поднялась и посмотрела на все огромное пространство, которое было покрыто такими вот островками - отдельными местами отдельных людей, которые - при том, что находились так близко друг от друга - все же оставались отдельными, отделенными. И я подумала, что вся эта живописная картина - когда среди множества людей каждый занимает свое место, отделенное своим ковриком или пледом, или пляжным полотенцем - похожа на большое лоскутное одеяло. Одеяло, состоящее из сотен и сотен разных кусочков – каждый из которых почему-то оставался отдельным, словно одеяло это не было сшито, а кусочки просто лежали рядом.
Я села обратно на свой коврик и задумалась – почему-то мысли эти меня очень взволновали. Я недавно вернулась с духовного фестиваля, на котором собиралась тысяча-полторы людей, - но он всегда был единым пространством, в котором это «одеяло», состоящее из отдельно стоящих палаток, костров, было «сшитым». И так поражало меня всегда, что это пространство, в котором собирались такие разные люди - становились вдруг единым, а люди - объединенными и открытыми друг другу. В этом пространстве палатки не запирались - а как их можно было запереть? - и стояли открытыми, и вещи людей просто лежали у палаток, и никто не носил с собой какие-то ценные вещи: никогда ничего не пропадало там, не могло пропасть, потому что все были - вместе, одним целым. Все были вместе - в тех процессах, которые они проходили на занятиях у разных учителей, в общении, в творчестве, в общем пении духовных песен. И эта энергия - соединенности, открытости, принятия и любви за все дни фестиваля концентрировалась, увеличивалась - и я не раз ощущала все пространство фестиваля, даже - воздух над нами - столпом света и любви, который, казалось, простирался во всю Вселенную. И не раз представляла - как на планете это место сейчас, в дни фестиваля – светится, словно теплым огнем согретое изнутри.
И я вернулась мыслями во вчерашний день, в это ощущение единства, близости – истинных, реально существующих. И я опять – после этих мыслей – посмотрела на пространство, на котором сотни и сотни людей лежали, сидели, стояли, в ожидании начала второго отделения. И, несмотря на объединение всех – общим концертом, настроением, энергией музыки - здесь не было единства, здесь - все были отдельно.
- Музыка закончилась - и все развалилось на отдельные кусочки, - подумала я.
И я опять и опять всматривалась в лица людей, в выражение их лиц. Вслушивалась в интонации речи, которая доносилась до меня во время этого перерыва, когда звуки музыки смолкли.
Кто-то недовольно поглядывал на соседа, расстелившего свой коврик слишком близко. Кто-то – привычная картина, и таких было очень-очень много, - уставился в экран телефона или планшета – не пропадать же времени даром. Кто-то громко веселился в своей маленькой компании, разговаривая громко, почти крича, не обращая внимания на других людей, лежащих на соседних ковриках в тишине - в созерцании неба. Какая-то отстраненность продолжала существовать, я чувствовала ее, что называется кожей. И подумала - может, потому что люди не объединены большой идеей, большим, важным общим интересом - как это бывает на духовных фестивалях, куда люди приезжают для духовного роста, когда в них самих проявляются - лучше версии их - самые высокие, чистые, Божественные… Может, потому что они не были объединены каким-то общим «сильным» интересом, ведь этот фестиваль, - фестиваль джазовой музыки, и многие люди, не являясь ее любителями, пришли на него просто ради интереса, как и мы с мужем. Поэтому - каждый сам по себе, и все - не вместе.
И подумала, что надо мне записать эти мысли – как хорошо нам быть вместе, как это истинно – быть вместе, о том, что почему-то мы не вместе, почему-то – это «лоскутное одеяло» кажется таким - «несшитым»… Как вдруг что-то стало происходить во мне - какое-то волнение, как приход ветерка в мою душу, и я забеспокоилась, заметалась по нашим двум разложенным коврикам, - я уже знала эти сигналы, эти предвестники «приходов» - так я их называю, когда ко мне, переживающей какие-то высокие состояния - вдруг приходят тексты рассказов, или мои внутренние, происходящие во мне процессы, готовы выдать мне какое-то важное осознание, какие-то важные мысли. И я уже знала, имея многолетний опыт таких «приходов», таких осознаний - это надо записать, это - поток, который тебе дается, - и он не повторится, если ты не успеваешь его записать - второго такого же «прихода» не будет.
И, несмотря на то, что ничего еще не происходило, никаких текстов, слов не было во мне - я начала быстро, спешно искать в сумке ручку и бумагу – уже зная, что я не найду их там. В кармашке сумки оказался лишь маленький листик бумаги – использованный билет в дельфинарий. И я пережила настоящее мгновение отчаяния - как, как могла я, которая знает, что всегда, всегда-всегда у меня под рукой должна быть бумага и ручка, потому что такие состояния я проживаю неожиданно, и уже столько раз попадалась на своей неготовности, - что в жизни - везде, где я живу, что называется на каждом шагу, - есть блокноты, ручки. Как могла я, все это знающая - прийти сюда вообще без листка бумаги и без единой ручки! И, уже нервничая, я судорожно начала рыться в сумке мужа, ища там хоть какой-то лист, и нашла только два входных билета на фестиваль, и ручку, почти исписанную. И, мгновенно успокоившись, приняв ситуацию такой, какая она есть, я подумала - надо записать хоть эти свои мысли про отделенность людей, их погруженность, оторванность друг от друга, про это несшитое лоскутное одеяло, про этих мужчин, женщин, которых я сейчас наблюдаю в их отстраненности, погруженности в себя – несмотря на видимую общность всех, пришедших на этот концерт. И я начала записывать, но – места было действительно мало. И я, исписав эти два небольших листика, сидела, удивляясь все тому же - как могла прийти сюда такой неготовой к «приходам»…
Такой вот и застал меня муж. И, хорошо зная и чувствуя меня, он сразу сказал:
- Марусечка, что с лицом? Что случилось?
- Мне нужна бумага и ручка, - сказала я, и он мгновенно все поняв – не раз бывал рядом со мной в моменты таких состояний, - взял в руки свою сумку.
- Не ищи, там ничего нет, - сказала я и показала исписанные входные билеты. Муж, ни слова не говоря, сначала огляделся вокруг, как бы примериваясь, выбирая - к кому подойти, у кого спросить, и тут же куда-то решительно пошел.
Я легла, смиренно принимая ситуацию, продолжая при этом слушать себя, чувствовать то, что начала: удивительное это ощущение общности - когда на одном пространстве собралось так много людей - из разных городов, стран, таких - заинтересованных единым процессом, - и при этом так чувствовавшаяся отделенность друг от друга - каждый в своем островке, который создал для себя, в каких-то своих мыслях, действиях, настроении.
Я опять села, чувствуя уже знакомый поток, когда слова готовы идти, когда ты становишься просто пишущей то, что тебе приходит, даже не думающей - о чем это. Просто - есть текст, и твоя рука пишет его. И опять головой помотала: «Как я могла не взять бумагу!» - как перед моим лицом появилось два листа бумаги, и муж мой - мой земной ангел-хранитель, - уже укладывал мне на колени свою сумку, чтобы было удобнее писать, и я, только благодарно кивнув ему, – начала писать, и писала, писала, останавливаясь иногда, словно - воздуха вздохнуть оттуда, с высоты, откуда шел этот поток, и опять писала, не обращая внимания на происходящее, на людей, которые были рядом…
Потом – муж описал мне свое видение происходящего.
- Когда я увидел тебя, растерянную, с уже знакомым мне выражением на лице, и, посмотрев по сторонам, понял - что вряд ли смогу найти бумагу у кого-то из пришедших на концерт - люди ведь, как и мы, пришли с ковриками и пледами, - я вспомнил, что видел палатку пресс-центра фестиваля, туда и направился. Но там было закрыто, был только охранник, который дал мне два листа, - пресс-релиз на одного из выступающих музыкантов. Но когда ты начала писать и так была вовлечена в этот процесс, - я сразу подумал: «Не хватит бумаги, а прерываться тебе нельзя». И тут же пошел искать - у кого еще можно найти бумагу. Домой идти было далеко, пока я ходил бы - ты могла поток потерять, и я пошел в кафе, спросил там, но официантка смогла мне дать только два маленьких листа из блокнота. Тогда я зашел в пиццерию, и, увидев там лежащие коробки-заготовки для пиццы, попросил девушку продать мне такую коробку - благо она была большой, и тебе бы хватило, на чем писать. Девушка, удивленная моей просьбой, сказала: «Да берите просто, если вам так нужно…»
…Я продолжала писать, и когда два листа были исписаны - на мои колени вдруг легла белая картонная коробка для пиццы, и я даже удивиться не успела, не до того мне было, - продолжила писать на ней то, что приходило - те слова, мысли, образы, которые рождались во мне, или вовне - мне трудно анализировать такие состояния и «приходы». Мой муж, опять наблюдая за всем со стороны, говорил потом с улыбкой:
- Я тебя, конечно, видел в таких состояниях – и не раз. Но в этот раз все было так удивительно… Ты была в этом процессе почти час…
- Да что ты? – удивилась я, - не может такого быть. Это же всегда кратко, быстро приходит - как дуновение, как поток…
- Ты просто сама этого не осознаешь, - улыбнулся он. – Ты писала-писала, потом – останавливалась, погруженная куда-то в себя, и твоя левая рука лежала на колене и была повернута, распахнута вверх, словно ты ею получала, через нее тебе шло. И ты могла так долго сидеть - с закрытыми глазами или просто – в погружении в себя, потом, словно ты порцию получала, - начинала дальше писать - в темпе, быстро, взахлеб. Потом - опять остановка… И так - почти час…
- Неужели столько времени? – удивилась я. – Я ведь не так много написала – всего несколько листов и две коробки пиццы исписала, - улыбнулась я. (Вторая коробка – появилась на моих коленях таким же волшебным образом, - муж, видя, что одной может не хватить – пошел проверенным путем в ту же пиццерию и удивленная просьбой: «Жене срочно нужно писать, и не на чем…», девушка дала ему еще одну коробку).
- Марусечка, ты же видишь – сейчас перерыв, второе отделение закончилось. А начала ты в перерыве – перед вторым отделением.
Я была удивлена этому – для меня время просто пролетело, заняло несколько минут. И тексты, которые приходили – не были одним целым, скорее - отдельными абзацами, словно из разных глав, из разных кусочков информации. И, видно, я действительно не осознавала ни скорости их прихода, ни способов. Но, когда этот процесс остановился, и появилось тоже уже знакомое ощущение – все, «приход» завершился, - я просто легла. Я лежала и смотрела на звездное небо, такое знакомое, словно я смотрела на него, находясь дома, лежа на воде в бассейне – те же созвездия, те же потоки звезд. Оно было такое же, знакомое-признакомое, и так же - куполом накрывающее все это пространство фестиваля с сотнями и сотнями людей - лежащих, стоящих, сидящих в его пляжной зоне. И я опять - лежала и смотрела в огромный купол звездного неба над собой и опять говорила только: «Благодарю. Благодарю. Благодарю». Я даже не могла еще никак оценить - что мне пришло, что это будет - рассказ, который, возможно, соединится из этих кусочков, или просто - материал для размышления, или – я смогу использовать это в тренинге или в книге. В любом случае, я знала - это дается мне для того, чтобы я делилась этим. И я опять говорила, глядя в небеса, в звездный купол надо мной: «Благодарю…»
И тут, словно ответ оттуда, с небес последовал. Словно мне - подняв меня на неведомую высоту, - дали увидеть всю планету сверху, из космоса – так, как видят ее оттуда какие- то высокие сущности, Бог. И я – в какие-то доли секунды, как мне показалось - вдруг увидела все и вся, и всю красоту и масштаб планеты, и всю нашу разбросанность по планете - по городам и клеткам наших домов, по клеткам наших умов. И всю мрачность такой отделенности людей друг от друга, темноту и одиночество, словно планета эта погасла.
И тут же - словно вспышка в сознании – пришла картина такой прекрасной, необыкновенной, яркой жизни - счастливой, наполненной любовью для краев, в которой каждый человек был поддержан и окружен другими, в которой любовь и согласие и понимание были принципами взаимоотношений и правления, в которой – все было для блага человека и во имя человека - а какой еще можно строить жизнь, в которой люди любят друг друга, и вместе, друг для друга строят самое прекрасное настоящее?! В которой сами слова «друг» для «друга» - отражали суть их отношений - каждый был - другом…
Картинка эта была такой краткой, но такой ясной, словно мне приоткрыли на мгновение тот, естественный сценарий, который и был задуман, но, который не состоялся, не сложился, потому что люди пошли вразрез с этим сценарием, потому что каждый решил, что доверять другому нельзя, что рядом - враг. Что надо жить в себе, погруженным в свой ум, не доверяя душе, не открываясь, обособляясь, ограждаясь. И так, на протяжении веков – они все меньше и меньше верили друг другу и перестали верить совсем, и, перестав верить и доверять - только и делали, что видели в другом врага, помеху, и каждый жил в своей раковине, в своем рое мыслей - в соперничестве и вражде.
Это было вспышкой в сознании: такой ясный образ, такое вселенское истинное знание, - как должно жить человечество, как может жить человечество, и как – не живет человечество, - что я, прожив его несколько мгновений, и ощутив себя на месте, - лежащей на коврике рядом с мужем, который сидел рядом и смотрел на меня, - ощутив себя в этой привычной реальности, не в той, которую мне показали, - начала плакать.
Я плакала так горько, в таком отчаянии, - оттого, что увидела эту возможную, желаемую реальность - в которой мы не живем, и осознала ту мрачную реальность, в который мы живем, даже не осознавая, что она - мрачная и ненормальная. Я плакала, словно переживала вселенское горе. И я плакала, переживая это новое осознание, которое обрушилось на меня - что я никогда-никогда-никогда не смогу этим поделиться так - как увидела сама, что я просто не смогу донести до людей того, что увидела.
Я понимала это в то мгновение очень отчетливо - настолько сильное было мое осознание нашей разобщенности и ошибочности этого, и вместе с тем - неготовности людей это понять и услышать, что я обреченно поняла – я действительно никогда не смогу это объяснить. Я могу казаться людям ненормальной, странной, в попытках объяснить это. Но – так далеки они от понимания этого, от понимания страшных масштабов этой разобщенности. От понимания этой ненормы. Ведь пока для большинства людей это было нормой: каждый сам по себе, каждый сам за себя, не доверяя никому, в отделенности от целого.
И я плакала и плакала – горько, и мне было все равно - что нахожусь я среди людей, на фестивале, - все это было так ничтожно и незначимо рядом с тем, что мне открылось, что я рыдала - горько и беззвучно, только в какой-то момент ощутила на лбу горячую руку мужа, и, уже успокаиваясь, словно силы плакать меня покидали, - подумала: «Это он меня поддерживает, дает мне энергию, рейки…»
…Я успокоилась, и сидела рядом с мужем, пила воду из бутылки, которую он мне заботливо протянул. Я чувствовала себя удивительно – прочищенной, словно осталась только одна моя легкая оболочка, словно вообще исчезло мое физическое тело, и вместе с тем очень сильно уставшей, словно это мое физическое тело очень мощно потрепали. И, улегшись в объятия мужа - просто слушала выступления джазовых мастеров, потом, шла домой - в потоке людей - еще соединенных общими эмоциями, общими энергиями концерта, но - уже растекающимися, расходящимися по своим домам-номерам, по кафе и набережной - в продолжение вечера. А потом, идя по набережной, видела уже эту разобщенность, отделенность, и слова, только что записанные, звучали во мне:

Они были похожи на паззлы, разрозненные, разбросанные, не стыкующиеся друг с другом – каждый был сам по себе, погруженный в себя, в свой рой мыслей…
Они были похожи на мельчайшие шарики ртути - которые должны были притягиваться, соединяться с другими мелкими шариками. Но люди – не притягивались, словно потеряв природное притяжение…

А утром, проснувшись, все еще ощущая это удивительное состояние – сочетание легкости и внутренней чистоты, словно меня вычистили, просветили, и физической усталости – словно тело прожило какое-то потрясение, - я села за компьютер, чтобы собрать воедино все написанное на листках, коробках, билетах.
- Я это сохраню, - с улыбкой сказал муж. – На чем только ты в такие мгновения не писала - но такого колоритного набора еще не было…
Я только улыбнулась в ответ, собирая в единое эти разрозненные отдельные кусочки текста, разбираясь в своем почерке, который в моменты таких «приходов» меняется, становясь трудным для расшифровки.
И когда я собрала в один файл пришедшие кусочки этой непонятной мне пока мозаики, я опять подумала:
- Не знаю, где, как я это применю, что из этого получится …
И, сохраняя этот новый файл, подумала:
- Ну, вот и все. Все закончилось.
Но я ошибалась. Ничего не закончилось.
Все только начиналось…

Крым

Мы отправились в путь – наслаждаясь Крымом. Потом - жили в палаточном лагере, где я, к своей радости, обнаружила себя живущей все той же, благодатной жизнью: завтрак на залитой солнцем стоянке, купание в теплом море, работа с рукописью – купание в море… Разница была только в масштабах этой благодати – целое море благодати простиралось передо мной, и я, входя в него, все так же, уже привычно – входила в огромное море благодати. А плавая, раздвигая воду руками, произносила: «Я плыву в море благодати…»
А ночью звездное небо куполом обнимало весь берег, море, наши палатки, и я, глядя в звездное небо - узнавала его, словно из дома и не выезжала – такое оно было родное, знакомое. Потом мы отправились в путь, по дорогам Крыма - в мое любимое-прелюбимое место, и в самом начале пути - я, неожиданно для себя, - встретилась со своим детством…
Я впервые встретила эти деревья в детстве, проезжая по дорогам Крыма нашей большой русско-украинской семьей. Листья у них были светло-зеленые, продолговатые, словно кожаные, а снизу - серебристые, чуть бархатные. Я, шестилетняя девочка, впервые увидев их, трогала их, гладила ладошкой…
- Это – оливковые деревья, - сказала мне моя «украинская» тетя Нина.
Я с интересом рассматривала эти новые для меня, незнакомые деревья, обнаружила на них ягоды - шершавые, светло-зеленые, почти белесые.
- Это маслины, или оливки… Они неспелые, - сказал мне папа, - потом станут большими, зелеными, их сорвут, и будут солить…
И я, переходя от дерева к дереву, трогая их листочки, удивилась только - вот какие деревья есть - на них растут не сладкие ягоды, а неведомые мне – оливки, которые солят, которые я никогда не пробовала. И деревья эти тогда, в моем детском восприятии, – стали частью Крыма, и, встречая их иногда вдоль дороги, или в предгорьях - я радостно кричала:
- Смотрите, вот – оливковое дерево!
И сейчас, проезжая по крымской дороге, я вдруг увидела недалеко от обочины несколько деревьев - таких вот, из своего детства. И пока муж, остановив машину, поправлял вещи на заднем сиденье, закрывающие ему обзор, - я с волнением подошла к дереву и прикоснулась к его листьям, и так волнующа была эта встреча, словно я действительно с детством своим встретилась, просто попала туда - в свое детское удивление, в свое детское ощущение удивительного Крыма, в котором такие вот деревья встречаются.
Мы продолжили путешествие, наслаждаясь видами, красотой, пейзажами и масштабами этой красоты, и, еще только подъезжая к моему любимому поселку, я, казалось, вся так наполнилась энергией, что можно было уже обратно поворачивать, завершать отпуск. Но мы ехали вперед, в наше любимое место, в любимое пространство, и оно встретило нас так по-доброму гостеприимно, такой красотой его гор, ущелий, древних можжевелов и роскошных сосен, сверкающего моря - что я опять, словно какие-то каналы во мне открылись, (открытое сердце мое не переставало реагировать), – заплакала от счастья.
И когда несколько часов спустя, устроившись в снятой нами квартире, я вышла на веранду с чашкой кофе, произошла еще одна встреча, которая взволновала меня опять - до слез.
-У-ууу-у, у-ууу-у... - раздался ритмичный знакомый звук. И я, услышав этот голос неведомой мне птицы, которая всегда в этом месте, во все мои приезды сюда - издавала эти глухие ритмичные звуки – уже почти по привычке, завертела головой - где она?
На протяжении многих лет моего отдыха здесь - я пыталась увидеть эту птицу - и у меня это не получалось. Но однажды я ее увидела, приняв сначала за простого голубя, потом поняла, что это - не голубь, просто похожая на него птица, но это именно она издавала такие звуки, которые стали естественным звуковым фоном, каждого крымского дня. Я, обнаружив однажды эту певицу, смотрела на нее с любовью и интересом.
И сейчас она встречала меня своим пением. И в этом была такая прекрасная стабильность, узнаваемость, - словно в этом мире действительно все было совершенно незыблемо. И я сидела - с чашкой кофе и с блаженным выражением на лице - оттого, что все так хорошо: птица на месте, поет свои песни, и день этот солнечный, в котором пение это было естественным, просто необходимым фоном – прекрасен.
И мы проживали каждый такой прекрасный день в этом любимом нами пространстве, в красоте его предгорий, сверкающего моря, можжевелов и сосен. Но все ощущения, прожитые мной в ту ночь на джазовой фестивале – не утихали, а продолжали жить. И я постоянно ловила себя на том, что смотрю, слушаю, вижу людей - ища эту нашу общность или разобщенность. И так трогало мне сердце и то и другое – до слез.

Открытое сердце

Мы догнали эту семью, когда возвращались из нашей любимой дикой бухты, где можно было находиться весь день в тишине, практически в одиночестве - мало кто знал о ней и добирался сюда.
Папа вел за руку четырех-пятилетнюю девочку, мама шла рядом. И вдруг что-то случилось - женщина резко рванула вперед, и, пройдя решительным шагом несколько шагов, обернулась и крикнула громко – маленькой своей дочке, крикнула громко, словно и не было вокруг них людей:
- Я тебя тоже ненавижу! Слышишь!
И - пошла вперед, сильным, решительным шагом. Потом – остановившись, опять повернулась к ней и сказала:
- Я тебя тоже ненавижу. И знать тебя больше не знаю! И не подходи ко мне больше - никогда!!!
Я – похолодела после этих слов, сказанных не мне, и посмотрела на девочку эту маленькую продолжавшую идти рядом с папой за руку, словно помертвевшую сразу. И заметалась внутри, оттого, что - хотелось к девочке этой рвануться и обнять ее, спрятать от жестокости такой. И за женщиной бежать - остановить ее и объяснить - нельзя, никогда-никогда нельзя так говорить своему ребенку, никогда-никогда и ни за что нельзя говорить такие слова своему ребенку - что бы он ни натворил, что бы он ни сказал, потому что ты – родитель, ты - взрослее и мудрее, и ты должен понимать, что все, что ты получаешь от ребенка - возвращается тебе, выпущенное в него тобой…
И я не сделала ни того, ни другого, знала - не имею права вмешиваться в эти сценарии и роли, в опыт, который каждый проходит. И понимала - женщина эта, в ненависти, в неприкрытой обиде своей – не готова ничего слышать, потому что слышит сейчас только свою обиду на слова детки своей, не думая - чем она вызвала их…
И похолодела вновь, услышав, как папа девочки, продолжая вести ее за руку, - сказал ей нравоучительно:
- Ты видишь, до чего ты маму довела! Разве можно маме такое говорить? Разве можно маме говорить, что ты ее ненавидишь?..
И девочка только еще ниже голову опустила, под вселенской этой виной, нагруженной на нее двумя взрослыми людьми. И никому из них не было важно - что чувствует она? Как дошла она – чем довели они ее - до этих слов…. И такая разобщенность и незаинтересованность другим, маленьким человеком, а только собой, такая черствость была во всем этом, что я действительно, только что пережив свои чистые осознания - просто заметалась внутри: «Господи, что же делать то со всем этим? Что же делать с этой планетой людей, которые так жестоки друг к другу, когда даже мать и маленькая ее дочь – уже чужие, уже нелюбящие…»
И, шла, найдя только один выход для себя, - и молилась. Шла и молилась истово - о женщине этой, прося Бога простить ее жестокость и наполнить ее сердце любовью и состраданием. Молилась о девочке этой маленькой, чтобы дал ей Бог сил выжить в таких энергиях, не сломаться под чувством вины…
И муж, видя мое состояние молчал. А когда мы пришли домой – спросил только:
– О чем ты молилась?
- О женщине этой... Просила, чтобы любовь вернулась в ее сердце… Чтобы дочь ее к ней вернулась… Чтобы любовь их соединила…
А вечером мы пошли гулять по набережной, и решили выпить по бокалу крымского вина. Мы зашли в кафе, где меня ждала другая встреча и другие мысли и состояние.
Девушка-официантка, которая встретила нас - сразу понравилась мне своей «другостью». Я уже давно научилась выделять, чувствовать таких вот - других, не стереотипных людей, живущих более свободно от правил социума. И, хоть она выглядела очень правильно, - с аккуратно собранными волосами, в белой строгой блузке, я заметила выбритые на висках волосы, а под белой «форменной» блузкой – выступающий кусочек цветной татуировки.
И, пока муж изучал лист винной карты, а делал он это, как человек, хорошо разбирающийся в винах, очень скрупулёзно, я, привыкшая со всеми людьми, с кем мне приходится общаться, – выстраивать сразу открытые, любящие отношения, - спросила искренне:
- У тебя под блузкой спрятана татуировка?
- Да, - ответила она мне тихо.
- Судя по выступающему кусочку, что-то очень красивое, – сказала я. – И разноцветное…
- Там изображены цветы, - отвечала она мне тихо. И, видя, что я слушаю ее внимательно, заинтересованно, добавила: - Она очень красивая.
- А что там изображено? – спросила я с искренним интересом.
И девочка, эта, покосившись на моего мужа – клиента, от которого ждала заказ - и на барную стойку, за которой, по-видимому, был хозяин, - передвинулась ближе ко мне и стала рассказывать:
- Там изображены разные цветы…
Она говорила негромко, но так открыто, так искренне рассказывала о том, какие цветы изображены на ее плечах, почему именно такие - что значит каждый цветок…
Я слушала внимательно, глядя ей в глаза. И она, открываясь все больше и больше, говорила о том, как расположены эти элементы тату…
- Это все для тебя что-то важное значит? – спросила я, не могла не спросить.
- Да, – так же тихо и открыто произнесла она. – Это значит, что я всегда буду помнить этого человека и всегда буду его любить…
Я кивнула ей ободряюще.
- Конечно, – сказала я. – Наверное, тебе важно его помнить…
Она посмотрела на меня светло, каким-то глубоким взглядом и сказала:
- Это посвящается моей маме - я всегда буду любить ее…
- Она ушла? Ее нет в живых? – спросила я тихо.
- Да.
- Ей там хорошо, - уверенно сказала я.
- Да, - кивнула она. - Я знаю…
Я улыбнулась ей, и мы мгновение – просто смотрели друг другу в глаза. После чего - муж, наконец выбравший вино, - сделал заказ и она ушла. А я – осталась сидеть в каком-то удивительном состоянии – тихом, благостном, которое, словно сконцентрировавшись в одно мгновение, вдруг залило меня такой благодатью.
Такая благодать вдруг обрушилась на меня - в благодарности к этой девочке, которая открылась мне, показала кусочек своего мира, в котором за татуировкой - стоит столько переживаний, чувств, боли, надежд.
Такую благодарность к миру, к Богу, к жизни испытала я в одно мгновение, что девочка эта чужая мне, другая - с выбритыми висками, с татуировкой, кажется – другого поколения, других ценностей, мыслей - вдруг открылась мне.
- Какой же это дар, - думала я, - когда человек вдруг открывает тебе свое сердце – вот так, искренне, нараспашку, открывает тем самым свои чувства, переживания, ведь за всем ее рассказом - скрывалась целая житейская драма, боль, утрата, ее переживания – детки этой - так любящей маму, которая ушла из жизни.
И так сильна была эта парадоксальная связь - с недавно увиденной картиной – ненавидящей мамы и дочери, что я, пораженная этим даром - двумя такими «показами» - опять, как новую волну, - испытала прилив, приток благодати. Мне словно опять показали – можно жить в разобщенности, в отделенности даже со своим маленьким ребенком, а можно - в такой близости, что даже уход человека эту близость и благодарность не может разрушить…
И я опять почувствовала знакомое ощущение - дуновение внутри, и поняла - это нужно записать, это нужно принять - как урок, как дар, как важную информацию, о которой надо подумать, и опять – заметалась: где бумага? Где ручка? И я опять отчаянно подумала:
- Вот – опять… Как могла я идя сюда не взять с собой блокнот и ручку?!
И муж мой, совершенно не понимая - с чего я вдруг завелась, что такое на меня опять нашло - молча и быстро пошел к барной стойке и принес два листа бумаги, и я, опять со слезами на глазах от переполнявших меня чувств, – описывала свое состояние, свое понимание этого огромного блага – открытости сердец. А потом, я, глядя на девочку эту, принесшую нам два бокала вина, улыбнулась ей приветливо, продолжая чувствовать - какой это дар для меня – ее открытость, доверие, и какое счастье, - почувствовать эту близость, когда человек впускает тебя в свой мир - и мы становимся близки, мы становимся - вместе. И уходя из ресторана, оторвала тонкую полоску листа, на котором писала (это оказалось описание крымских вин), написала свои координаты. И, обнимая ее на прощанье, сказала:
- Детка, если вдруг нужна будет поддержка – обращайся… Здесь адрес моего сайта, на нем есть книги, которые могут тебя поддержать…
И она только согласно и благодарно кивнула мне.
А я, идя домой в этом состоянии благости, вспоминала, пришедшее мне в ночном послании, - так это было мне сейчас понятно:

Они имели эту внутреннюю, естественную потребность быть открытыми, проявлять, выпускать себя, запертого внутри себя. Души, запертые в темницы тел, заглушенные роем ума, требовали свободы, хотели быть проявленными, выпущенными, существующими - с их переживанием, опытом, который часто приходит с болью и страданиями. И когда ум замолкал, и сердце открывалось, и душа выходила на поверхность, - человек становился по–настоящему живым и целостным.

Я встретила ее на другой день - сидя на берегу у пляжного кафе, к которому она подошла. И, увидев ее, радостно взмахнула ей рукой, и она, чуть смущенная своей вчерашней открытостью, - тоже взмахнула рукой в ответ. А я, увидев всю ее татуировку, о которой она так доверительно мне рассказала, не спрятанную кофточкой, - закивала ей головой и улыбнулась. И она в ответ улыбнулась открыто, светло, и с улыбкой показала на бедро – где под короткими шортами была видна еще одна татуировка. Я, улыбаясь, кивнула ей головой – принимая ее такой, какая она есть с ее выбором - так украшать свое тело.
И пока она заказывала кофе и пила его маленькими глоточками, глядя на море, и мы иногда встречались глазами - в наших глазах было принятие, близость, и я опять думала – довольно, радостно:
- Как легко быть близкими людьми, как легко стать близкими людьми… Достаточно открываться друг другу и принимать друг друга, и быть благодарным за этот дар - открытое сердце, которое тебе доверилось и которое тебя приняло. Которое обогатит твою душу своими переживаниями, чувствами, своей Вселенной…

Поезд в Москву

Все, что происходило со мной в этот период, все мои новые осознания, какой-то новый взгляд на ценность, важность близости, открытости – как-то по-другому, по-новому сблизили меня с мужем. Я словно еще раз, глубже, больше осознала: какой это дар - наша открытость, наша близость, взаимная поддержка, в которой мы пребывали. Какой это дар и какая это редкость, к сожалению, в отношениях людей. И когда мы, в нашей дикой бухте, вволю накупавшись в море, лежали рядом или в объятиях - глядя в небеса, на облака, которые величественно проплывали, или меняли свои очертания, словно играя друг с другом, - я по-новому ощущала нашу близость, соединенность, и вместе с тем - присоединенность к этому прекрасному целому, - такому далекому и такому близкому.
Поэтому, когда наступил момент расставания, - я испытала настоящую печаль. Так неправильно, неестественно было прерывать эту близость, отдаляться друг от друга, что я, стоя рядом с ним на платформе в ожидании поезда, - думала растерянно:
- Как так получилось, что я должна уезжать, оставляя его, и сама, отдельная от него, - ехать через всю страну к дочери? Мы могли бы побыть здесь еще несколько дней вместе, в любви, в близости, в наслаждении красотой, морем, и вместе поехать в обратный путь, а теперь муж будет один сидеть за рулем, будет один в автомобиле на протяжении такого долгого пути…
Но что-то во мне тут же возразило – мне нужна эта поездка, Мне нужно быть рядом с дочерью, с внуками - близкими, родными людьми. Мне зачем-то нужен именно такой сценарий, хотя проще и естественней было бы никуда не ехать. Но - я еду туда, куда выбрала ехать, куда хочу - к моим любимым девочкам и любимому внуку…
Но когда поезд тронулся, я, глядя на остающегося на платформе мужа, глядя на родное лицо заплакала. А он - расставляя широко руки, показывал, как он обнимает меня, и как бросает мне свое сердце, которое я, поймав, прижала к груди...
И я еще долго плакала, сама удивляясь этим слезам – мы так часто расставались: я уезжала на тренинги, оставляла мужа, когда уезжала в тишину, в одиночество писать книгу. Уезжала всегда с легким сердцем, безо всяких переживаний, слез. А тут…
И я опять невольно думала - зачем я еду? Ведь могла просто уехать с мужем домой - вместе, и уже через пару дней вернуться к написанию книги, - а меня ждет самолет, перелет, которые я не люблю… И объяснение, что я же просто хотела побыть бабушкой, быть рядом с маленькими внученьками, помочь дочери, пообщаться с внуком-подростком, не проходили. Для этого не надо ехать в Грецию, для этого всегда можно приехать к ним домой, - что я и делала регулярно, возможно, не так часто как «нормальные», обычные бабушки.
Но тут же вспомнила, как «случайно» и неожиданно сложилась эта поездка. Я, после приглашения дочери, задумалась, - ехать ли мне с ними, потом, позвонила обсудить с ней это, и услышала:
- Мам, билеты на самолет тебе уже купили, комнаты в отеле поменяли, учитывая, что ты с нами будешь…
Это было такое быстрое и легкое вовлечение меня в поездку, что я и опомниться не успела, как все было решено. И сейчас я понимала – раз все так легко и «случайно» сложилось мне надо там быть. Мне зачем-то надо лететь на Родос. Мне зачем-то надо там быть.
И обустроившись в поезде, думала - мне нужна эта поездка, мне нужен даже этот путь до Москвы. Ведь я сейчас нахожусь в такой благодати, что все, что со мной происходит - благо для меня. Я была уверена, - только благодать со мной и может произойти, и я открыта получению нового блага…
Я достала рукопись новой книги, и с удовольствием погрузилась в нее, возвращаясь в знакомое состояние соединенности, погруженности в ее материалы.
И, когда мои соседи вышли в Ростове, и я осталась одна в целом отсеке плацкартного вагона, - я увидела в этом такое благо: я очень люблю путешествовать в одиночестве, в тишине, когда погружена в книгу. Но тут же, подумав, что я уже жестко заказываю желаемый сценарий, подумала расслабленно:
- Все будет так, как будет… И, если мне суждено ехать с соседями, - какие бы они ни были, - это будет благом для меня…
И они тут же появились - мои новые соседи: пожилая женщина и молодой мужчина, мать и сын. Они расположились, застелили постели, потом сели на пустовавшие боковые места, поставили на стол увесистый пакет с семечками – и начали долгие разговоры под щелканье семечек.
Они что-то тихонько обсуждали, и я, иногда отвлекаясь от рукописи, смотрела на них и ждала, что картинка эта как-то изменится, может - мать ляжет отдыхать, или возьмет в руки книгу. Или сын – достанет газету или планшет. Но люди эти сидели и просто разговаривали – час, другой, третий…
Потом - накрыли стол, начали обедать, продолжая все те же неспешные разговоры - обсуждали цены, проезжающие города, говорили о каких-то общих знакомых. Пообедав, опять достали пакет с семечками, продолжили общение - обсуждали проезжающие города и поселки, здания, реки, вспоминали, какую рыбу раньше ловили. Сын рассказывал о новом телефоне, о возможностях делать снимки. Потом сын фотографировал мать, она - сына, потом рассматривали с интересом – что получилось…
Я, просто покоренная этой картиной, отложила рукопись в сторону, сидела, глядя в окно – прислушиваясь к их разговорам. Давно я не видела так долго общающихся людей – просто друг с другом, не уходящих в телефоны, планшеты, газеты… Никогда я не видела мать и сына - взрослых людей - так долго, с интересом общающихся друг с другом, не ограничивающих общение короткими фразами.
Они сидели, щелкали семечки, ели яблоки, купленные на станции, потом опять - щелкали семечки. Они и мне предложили семечек, но я отказалась, с улыбкой и даже с сожалением подумав: «А зря… Вот, сидели бы втроем и были бы вместе в обсуждении жизни, людей…»
И опять почувствовала такую благодарность за то, что ко мне пришли такие прекрасные соседи, которые просто показали мне эту существующую еще близость между людьми, какой она и должна быть. Ведь люди, приходя домой, утыкаются в телевизоры или компьютеры, еще глубже отдаляясь друг от друга в свои миры, в миры своих умов, переживаний.
И подумала – интересно, что случилось бы с человечеством, если бы вдруг исчез интернет и телевидение, и все средства массовой информации, и им пришлось бы повернуться друг у другу, вернуться в обычное общение – как общались друг с другом люди на протяжении веков, - когда родители еще видели глаза своих детей и слышали их чувства, когда мужчины и женщины были друг для друга - в общих переживаниях, чувствах, а не в обсуждении бизнеса или расходов на жизнь или предстоящий отпуск.
И представила себе эту «мировую катастрофу», как могло воспринять ее человечество, - как великое благо, когда каждый вернется к своей сути, а все вместе - к сути человечества, и души людей соединятся, став единым целым.
И у меня, в таких моих мыслях, вспомнившей, что нужно посмотреть почту и ответить на сообщения, - самым волшебным образом не подключился к интернету ни планшет, ни мобильник. И я всю оставшуюся часть пути, улыбаясь тому, что вот - «переопылилась» от своих прекрасных соседей, и тоже осталась неподключенной к мировой информации, обходилась той, которая была - в красоте пейзажей за окном, в рукописи новой книги, ощущая даже в этом такую благодать…
А выйдя с поезда и сев на электричку (дочь с детками жила загородом)- получила еще один удивительный дар. Планшет мгновенно подключился к интернету, и первое, что я увидела на окошке монитора - свою страничку «в контакте» и предложение в друзья незнакомого мне человека.
Я принимаю в друзья всегда – всех, кто ко мне обращается. Это моя позиция - я действительно уже давно ощутила всех людей на планете - изначально родственными Божественными душами, братьями и сестрами, и любой человек для меня – друг, независимо от его внешнего вида, статуса, проявлений. Я знаю, что в нем живет та же Божественная душа, что и во всех, и он проходит свои жизненные уроки, как и все - на единой лестнице жизни поднимаясь все выше и выше - в осознании себя и в своей близости к Богу.
И в этот раз - я мгновенно нажала кнопочку - «принять в друзья», но сделала еще и то, что делаю крайне редко - зашла на страничку этого неизвестного мне человека. Мне действительно некогда ходить по страничкам, я чрезвычайно занятой человек, но здесь - в электричке, когда ехать нужно было больше часа, а рукопись книги была спрятана в рюкзак, - планшет, по которому я соскучилась за сутки пути, - был в самый раз, и все мои последние осознания, чувства подтолкнули меня к тому, чтобы узнать - кто он, человек, который предлагает мне дружбу?
Я зашла на страничку - и получила дары, которые просто посыпались на меня, как из рога изобилия. Человек оказался то ли богословом, то ли религиозным деятелем и вся его страница состояла из высказываний, цитат из священных писаний - что так легло на все мое состояние, настроение. Я с тихой радостью читала эти светлые мысли, отмечала, копировала те из них, которые будут так к месту в моей новой книге, в которой тема - соединенности с Богом и любви к Богу – обязательно будет отражена. Я делала это долго, на протяжении всего пути, благо страница этого человека была щедро заполнена этими светлыми мыслями, цитатами.
И я думала - какой удивительный подарок я сейчас получила, какое благо для моей книги… И опять, как-то по-новому подумала, что тема эта - нашей связи с Богом, с Божественностью - так важна. Ведь - как же можно любить себя, не любя Бога? Как можно любить себя - не видя в себе Божьего начала? Как можно любить людей, не видя Божьего начала в каждом человеке?
И я опять потрясенно думала:
- Как вовремя пришел ко мне этот друг с его дарами... Как все приходит к тебе, когда ты сам открыт миру и людям…
Вот – несколько даров, которые я получила тем утром. Делюсь:

Никогда не поздно начать жить так, как задумал для тебя Бог.

Только когда в сердце владычествует Бог – оно обретает мир.

Уважая других – ты себя уважаешь
Унижая других – ты себя унижаешь
Помогая другим – ты себе помогаешь
Защищая других - ты себя защищаешь
И прощая других – жизнь себе упрощаешь
И совсем по-другому себя ощущаешь

Бог иногда забирает у нас то, что для нас ценно, чтобы сделать нас свободными.
Бог иногда дает нам то (тех) – чего (кого) мы принять не хотели бы - чтобы сделать нас совершенней.

Мудрость человека не зависит от возраста, она зависит от того – насколько он близок с Богом.

Бог дает человеку не то, что он хочет, а то, что ему надо. Поэтому не спрашивай – за что? А подумай - для чего?..

Перелет

Ехать на отдых к морю с тремя детьми - пятнадцати лет, одного года и восьми месяцев и пятимесячной малюткой – дело сомнительное. Но я очень хорошо понимала горячее желание моей доченьки все же отдохнуть – даже в такой «веселой» компании. Она, перенесшая подряд две беременности и круглосуточно погруженная в выращивание таких двух крошек, - нуждалась в том, чтобы вообще выехать за пределы дома, и ей так хотелось к морю. И я поддержала это ее желание, понимая, как ей хочется этого отдыха, и хоть немного - другого образа жизни.
- Мы поедем впятером – ты, я и трое детей? – спросила я, когда она обсуждала со мной эту поездку.
- Что ты! Няню обязательно возьмем! – сказала она, - иначе весь наш отдых будет состоять в том, что ты с одной девочкой будешь носиться, я - с другой, мы так и не покупаемся в море, как люди! Хоть на время кому-то из нас надо освобождаться от детей и купаться, загорать!
Так мы и сделали. И, приехав к дочери, потратив вечер на сборы вещей (вещи двух малышек с учетом больших пачек памперсов - занимали больше всего места!) – рано утром мы отправились в аэропорт. И после долгого пути вошли в зал, встав в конец длинной очереди на регистрацию. Дети, поспав в машине в своих детских креслах, - бодрствовали. Ульяна, старшенькая, со всей ее нацеленностью на исследование мира вокруг нее - пустилась в путешествие по залу, и вернуть ее в очередь было огромной проблемой, и мы с внуком ходили - или бегали за ней, пытаясь завернуть ее обратно – поближе к маме, или взять на руки, но – не тут то было! Меньшая, Анюта, пока вела себя на руках мирно, но в коляске лежать отказывалась.
Спустя минут пятнадцать такого нашего «стояния» в очереди пришел зять, который, наконец, смог припарковать машину. Пришел и удивился - почему мы стоим в хвосте очереди, а не идем без очереди, имея на руках таких двух малюток. И он решительным шагом повел нас вперед. И я, поймав таки на руки старшенькую внучку, принесла ее к столу регистрации, и, увидев очередь, стоящую за нами, опять - не могла не увидеть людей, их лица, реакции…
Надо ли говорить, что реакции были в большинстве своем недоброжелательными - кому понравится, когда впереди тебя в такой длинной очереди - появляется еще такая вот «веселая семейка». И пока шло оформление, я все так же наблюдала за людьми, за их отношением к этому. Взгляды кого-то были вполне мирные и понимающие. Кто-то смотрел явно с недовольством, не нужно было догадываться – о чем думают люди. Кто-то пылал эмоциями:
- Могли бы одну мать с маленькими детьми зарегистрировать, - зло произнесла женщина, - а то весь кагал за собой потащили…
- И как вы себе это представляете - мама с двумя грудными детьми пройдет, а ее брат, няня и бабушка, которые для того и едут, чтобы ей помочь, - останутся стоять в очереди? – спросил зять. - И что она там будет делать - с младенцем на руках бегать по залу за полуторогодовалым ребенком? Да, вам не повезло, что мы именно перед вами встали… - сказал зять, а я, глядя на недовольные лица людей, в большинстве которых были взрослые женщины, явно имевшие опыт общения с маленькими детьми и знающие, помняющие, каково это - иметь маленького ребенка на руках, но, словно забывшие об этом. Никто не хотел ничего помнить, каждому хотелось скорее создать себе комфорт. И я, уже давно не летавшая на самолетах, подумала с удивлением - куда все так спешат? Ведь все же успеют, еще пару часов будут сидеть в другом зале ожидания. Конечно, всем хочется скорее сесть, а не стоять. Но – маме с грудным ребенком на руках, (которого нужно еще и кормить грудью!) еще более неудобно стоять, и, глядя на Улю, которая требовательно подняла ручки, чтобы мама и ее взяла на руки, я только усмехнулась - а когда на руках двое?
Но – недовольство было откровенное, и, когда мы, пройдя все этапы регистрации, все же вошли в зал, дочь сказала:
- Больше без очереди идти не будем, а то столько злости от людей полетело в нашу сторону… Не хочу, чтобы в сторону девочек такой негатив шел…
Я только кивнула головой, соглашаясь с ней.
Наконец, мы вошли в самолет, заняли свои места. Детки наши, ко всеобщей нашей радости, тут же заснули - одна на руках у мамы, другая – на руках у няни. И я, сидящая рядом со старшим внуком в переднем ряду и у иллюминатора, - получила в подарок еще один чудесный дар - просто наслаждаться этим полетом. И не только наслаждаться, но получить еще новые - очень сильные переживания.
Красота всего была немыслимая. Масштаб, размах планеты, ее лесов, городов, нитей дорог, рек, лоскутных одеял полей - поражал. И я, прильнув к иллюминатору, только и говорила вслух:
- Господи, как же красиво! Как красиво…
А потом, наблюдая с высоты города, отдельные поселки, селения - я увидела такую знакомую картину, словно то, что мне показали ночью во время «прихода» - сейчас приняло абсолютно реальный вид. Я увидела этот разброс городов и поселков и отдельных строений, на равнине и в ущельях, - в которых жили люди в клетках своих квартир и домов. И вспомнила написанное тогда, ночью:

Сверху, с небес, было видно - как они разобщены, как разбросаны по городам, поселкам, по домам и хижинам - как россыпь песка, камней. Но даже россыпь песка и камней были более общими, целостными. В масштабах огромной планеты их города, поселки, селения и дома – были мелкими и оторванными друг от друга, как и сами люди, - даже в потоках идущих по улицам таких же как они людей, или в праздношатающейся толпе - были отделены, разобщены...

И я видела - огромную планету, на которой всем было достаточно места, на которой всем всего достаточно. Я видела планету, на которой нечего было делить - так она огромна, изобильна: в лоскутных одеялах полей, садов, мощных водах изобильных рек. И я, проплывая в высоте над этой изобильной планетой, полной всех необходимых для жизни ресурсов, думала:
- Господи! В какой реальной благодати, в каком изобилии живу я и люди! Только они забыли об этом…
И я с радостью, восторгом смотрела с высоты на эту мощь, изобилие, красоту планеты. И мой восторг не проходил, а набирал обороты. Я с радостью встречала каждый новый город, над которым мы пролетали - Ростов-на-Дону, Краснодар, Сочи… Видя на большом экране-дисплее в салоне самолета наш маршрут, точку движения - и видя внизу, под собой – эти города, знакомые, в которых я не раз была, я приветствовала их от всей души и узнавала их по-новому. Я была похожа на ребенка, который впервые видит мир таким, и радуется всему новому. И я радовалась - каждому красивому облаку, облачности, куполам церкви, сверкавшим в гуще лесов, размаху городов, солнечному отблеску стекол его зданий.
А когда самолет наш стал лететь над морем, я испытала очень сильное состояние открытого сердца и опять почувствовала слезы на глазах. То море благодати, в котором я купалась две недели, ощущая себя в нем как частицу его, ощущая его мягким, добрым, необъятным – приняло свои реальные размеры. Под крылом самолета, с высоты нашего полета было видно море - огромных размеров, необъятное, бесконечное. Но даже с высоты была видна мелкая рябь – его волны, и это было какое-то новое ощущение благодати, в которой я живу, ее масштабов.
И я наслаждалась видом небес, их «изнанкой», - так мне, насмотревшейся на них во время отдыха - казалось. Я все время видела их нижнюю, повернутую к земле сторону. Теперь же я видела их верх, и как они были Божественно прекрасны в их разнообразии, замысловатых формах, изысканных кружевах…
Это был удивительный, волшебный полет, и я, завершая его, видя, как умный самолет выпускает подкрылки, тормозит - была полна благодарности - ко всему миру, Вселенной, Богу, людям, девочкам своим, которые дали мне возможность просто наслаждаться полетом, даже - самолету и тем, кто его, такого прекрасного и умного придумал…

У кого открыто сердце?

Мы вышли из самолета одними из последних, задержались, пока собирали малышек. Мы вышли последними - и опять оказались в хвосте длинной очереди.
Мы стояли в хвосте длинной очереди, змеей изгибавшейся в отгороженных лентами лабиринтах - проходах к окошкам таможенников. Мы могли бы - поднырнув под несколько рядов таких лент пройти в начало очереди, но не стали этого делать.
Мы остались стоять в хвосте очереди, и медленно двигались в этой длинной ленте людей. На моих руках была Анюта, которая вела себя мирно, с любопытством рассматривая людей открытым своим взглядом, в котором было такое детское любопытство и открытость миру. И люди, стоящие в передних рядах этой изогнутой в несколько рядов очереди, глядя на нее - реагировали по-разному. Кто-то улыбался ей, кто-то махал рукой, кто-то обсуждал со стоящими рядом - мол, какая маленькая. Кто-то – равнодушным взглядом скользил мимо, словно и не видя ее, или смотрел пустыми глазами, в которых ничего не отражалось.
Капризничающая Ульяна, для которой не существовало границ, - все хотела уйти за рамки огороженной таможенной зоны, и ее надо было ловить, отвлекать, а попробуй отвлеки активного, исследующего мир полуторагодовалого ребенка. И она все время пыталась убежать, взобраться на кресло, стоящее при входе в зал, слезть кресла, выбежать в дверь – на поле, где стояли самолеты. И наши крики: «Уля, вернись… Уля, туда нельзя!», поневоле были слышны в очереди. Внук, бегая за ней, пытался ее привести обратно, крича: «Мам, позови ее. Она не хочет возвращаться!» Наконец, устав, она забралась на руки к маме, вертясь на ее руках.
И я, словно со стороны наблюдала эту картину: два маленьких ребенка на руках – и сотни людей, которые видят это, и как-то реагируют на это. И, поскольку мне всегда легко читать лица людей, их реакции, я и наблюдала эти реакции. Кто-то смотрел с откровенным любопытством – молодая женщина, а у нее такой взрослый сын и две такие крошки-погодки… Кто-то с раздражением – как эти дети и шум от них надоел… Кто-то неприязненно - видно, не нравились человеку дети и их присутствие на отдыхе. Кто-то смотрел с сочувствием, видно, помня еще свои такие путешествия с маленькими детьми. И никто-никто-никто не почувствовал, не выразил готовность помочь – не предложил встать ближе.
Я несколько раз явно видела, читала это в лицах людей, когда, увидев нас, кто-то словно вспыхивал, и начинал оглядываться, смотреть - где проход вперед, было видно, что мысль человека именно об этом - чего они стоят, надо им вперед пройти… И тут же - человек гас, словно другая мысль тут же рождалась в нем: «Чего я должен за них думать? Сами стоят - ну и пусть стоят…» Я несколько раз просто прочитывала эту вдруг вспыхивающую доброту и сочувствие, которая тут же гасла - было жарко, кондиционеры не успевали охлаждать зал, каждый хотел скорее пройти таможню, и желание помочь другому - гасло на глазах. И я вспомнила - я писала об этом той ночью:

Они так привыкли быть рассудительными, умными, что переставали быть живыми и чувствующими. Ум боялся этой живости. Боялся души - живой, чествующей, боялся, что она, проявленная - сметет его к чертовой матери и он останется только тем, кем и был - простым механизмом, служащим душе… Но - любое желание человека проявить свою душу, открыть свое сердце - прерывалось им жестко: «Глупости это, зачем тебе это надо…»

Я стояла в хвосте очереди с малышкой на руках, находясь в исследовании, главный вопрос которого был: найдется ли в зале хоть один человек, кто реально испытает сочувствие, сопереживание, проявит доброту и ответственность, согласится пойти против своих интересов ради других людей?
Я вспомнила встречу с одним мудрым человеком, у которого спросили:
- Надо ли вмешиваться в ситуацию, если она не твоя, если люди сами так выбрали, так создали? Можно ли с легкой совестью пройти мимо - если это их выбор, их ситуация, их уроки?
И мудрец ответил:
– Если ты находишься рядом, если ты присутствуешь в ней - ты тоже включен в эту ситуацию, она и твоя. А вот как ты отреагируешь, как поступишь - это уже твои уроки и твои выборы…
И я стояла, качая на руках малышку и думала – найдется ли кто-то - кто включит себя в нашу ситуацию, кто проявит неравнодушие? Найдется ли кто-то - чье сердце еще открыто настолько, что он способен на сочувствие, на сопереживание? Кто включится в эту ситуацию, не слушая свою умную и холодную голову, которая говорит: «Ну, пусть стоят, раз сами не идут в начало очереди…»
Во мне было полное принятие нашего с дочерью выбора - не раздражать людей и не вызывать на себя негатив, я не считала кого-то из стоящих впереди должными о нас позаботиться, конечно же, нет. Мне было просто интересно, в свете переживаемых чувств, осознаний по поводу нашей человеческой близости, - найдется ли кто-то, кто отреагирует на это открытым сердцем?
Прошло еще минут десять нашего медленного движения в очереди. И вдруг раздался крик – удивленный, даже возмущенный голос произнес:
- Да что же вы с такими маленькими детками стоите в конце очереди?! Проходите сюда, вперед…
Женщина средних лет смотрела на нас с удивлением и сочувствием, она стояла на три ряда впереди нас, и указала рукой перед собой:
- Становитесь сюда!
- Огромное вам спасибо за предложение! Мы с радостью им воспользуемся, - сказала я, уже подлезая с Анютой на руках под ленты, отгораживающие ряды друг от друга.
И пока дочь с детьми, няня проходили к этому месту, прекрасная эта женщина все так же энергично, громко сказала:
- Да вы проходите сразу в начало очереди, зачем же вам здесь стоять?!
И крикнула, обращаясь к людям, стоящим в начале очереди:
- Пропустите этих людей - у них детки такие маленькие…
И я опять только сказала ей:
- Огромное вам спасибо!
И подумала с радостью – с такой радостью в сердце! – есть все же живые, чувствующие люди, которым не все равно – что происходит с другими! Какое счастье, что есть такие люди, чьи сердца еще открыты. Кто еще способен слышать и действовать по зову сердца, а не по рассуждениям умной и холодной головы…
Мы добрались до начала очереди. И уже спустя несколько минут прошли регистрацию, и скоро – малышки с мамой и няней были усажены в такси, чтобы максимально быстро добраться до отеля, а мы с внуком – сели в туристический автобус, чтобы по пути к отелю познакомится с островом Родос, с Грецией, в которой я никогда не была.

Родос

Это было первое, что я увидела, и что привлекло мое внимание. Это была первая и сразу - такая сильная встреча с Грецией, которая тронула меня опять - до слез. Как только автобус вырулил с площади и поехал по узким улицам - я увидела их.
Оливковые деревья, знакомые-признакомые, еще несколько дней назад радостно встреченные мной в Крыму - словно встреча эта была с моим детством, - росли вдоль всей дороги и сопровождали всю нашу поездку. Такие же деревья, которые я с радостью, с волнением недавно трогала, гладила их листочки, – только более крупные, сильные, - с крупными спелыми оливками, щедро усыпавшими их ветки – были везде. И я, глядя на них, как на главную достопримечательность Греции, почти не слушая экскурсовода, - смотрела на них, здоровалась с ними, ощущая опять - такое единство всех нас, целостность нашей планеты, - и подумала:
- Вот зачем я сюда приехала - чтобы еще раз пережить все то, о чем думала, что чувствовала в последние дни.
А спустя несколько часов произошла вторая встреча, которая так тронула мое сердце - и я, опять, как уже не раз было за последние дни моих переживаний и осознаний - почувствовала, что на глазах моих стоят слеза. Это произошло в тот момент, когда я, обустроившись в своем номере, выходившем прямо к бассейну, села в плетеное кресло, глядя на красивые огромные пальмы перед собой, на синюю воду бассейна, на зонтики из тростника и лежащих под ними отдыхающих, - когда вдруг раздалось такое и знакомое и родное мне:
- У-ууу-у… У-ууу-у…
Я завертела головой, не веря ушам своим. Здесь, в другой части планеты, меня встречала пением такая же птица! Знакомое, так взволновавшее меня недавно пение - я слышу здесь, на далеком маленьком греческом острове! И я, со слезами на глазах, сидела и думала:
- Господи! Мы все – оно! Везде – одно…
И головой вертела, чтобы увидеть ее, эту птицу, словно принесшую мне благую весть.
Я увидела эту птицу на следующий день. Моя внучка показала мне ее. По пути на завтрак я услышала знакомые звуки, и маленькая Ульяна, подняв пальчик, сказала:
- Кика… Кика…
И пальчиком показала - где кика - птичка… Та сидела на козырьке крыши и пела: «У-ууу-у…» - раздувая грудку.
И каждый новый день, по пути в ресторан на завтрак, мы встречали эту «кику», и детка моя показывала на нее пальчиком. И долго не хотела уходить, продолжая смотреть на птичку… А я стояла и улыбалась - счастливая, что здесь - эта «кика» и моя маленькая внучка слушает ее…
И каждый день, входя в ресторан – на завтрак, обед или ужин - я встречала новую для себя общность людей - отдыхающих этого отеля.
Все эти люди были разными, приехавшими из разных стран, разного возраста. Здесь были пожилые женщины с седыми уложенными волосами, в которых все было выверено, и с возрастом – доведено до совершенства, - и молодые женщины, расслабленные, в шароварах, шортах, в майках, с обнаженными плечами. Рядом с ними были такие же разные мужчины – от мальчиков до убеленных сединами стариков. От расслабленных, в майках и шортах - до строгих, чинных, вальяжных. Они были разные - так думалось, глядя на них, и они были одинаковые. Так я чувствовала сейчас всех этих людей. Они были одно, в них было одно – капля Бога, Божья душа в каждом, - спрятанная за этим внешним антуражем.
Я чувствовала это единство людей, единство их сути. Здесь были просто люди, неразделенные национальностью, полом, возрастом.
Здесь не было Евросоюза и греков, находящихся в сложных отношениях - были просто гости и гостеприимные хозяева. Здесь не было Европы и России, в осложненных санкциями отношениях - были просто люди, которые улыбались друг другу, встречаясь глазами, и, если кто-то вдруг одновременно протягивал руки к тарелке для шведского стола, или к раздаточной ложке - каждый одергивал руку и предлагал это сделать другому, с улыбкой показывая жестами: «Я подожду, бери…» Или, столкнувшись в проходе - каждый с улыбкой на лице предлагал другому: «Проходи…» Здесь были просто люди - суть их – Божественная, люди, в которых живет Бог.
И я, находясь в этом дружелюбном месте, где растут деревья из моего детства, поет птица из моего любимого места, где собрались люди в их Божественной сути, шла к морю - Средиземному, новому, к еще одному морю благодати. Оно было бирюзовым, с разноцветной яркой галькой, соленой-соленой водой, на которой можно было лежать не только на спине - даже на животе, и, входя в него, я привычно, как молитву, произносила:
- Я вхожу в море благодати.
- Я плыву в море благодати.
- Я пребываю в море благодати.
А когда увидела свою счастливую дочь, сидевшую в море с двумя малышками на коленях, и радостного внука, который веселил малышек, выныривал перед ними из воды, давал в руки разноцветные камешки, - подумала:
- Ради этого - счастья моей любимой девочки, счастья ее малышек, которые узнали и сразу полюбили море, доверчиво, с восторгом принимали его, радостной возни с внуком - стоило совершить этот перелет, быть уставшей, иногда не выспавшейся бабушкой.
И я испытала опять – настоящую благодать: здесь, в этом море благодати рядом со мной была моя любимая детка, ее детки.
Мы все вместе были в море благодати - какая же это была благодать!

Ульяна и открытие сердец

Так сложилось, что я много времени проводила со старшей внучкой, освободив дочь от ответственности за этого ребенка, чтобы она, доверив малышку няне – смога хоть немного отдохнуть.
Поэтому три раза в день мы с Ульяной совершали медленное, сообразно ее шагам и темпу путешествие из корпуса в ресторан – на завтрак, обед и ужин.
И я получила еще один дар – наблюдение за тем, как маленький, открытый миру ребенок встречается со взрослыми людьми - и что происходит при этой встрече.
Это началось со стойки регистрации, мимо которой мы проходили, идя на завтрак. Очень любезная, милая девушка-менеджер приветливо сказала нам: «Hello!» и с улыбкой помахала Ульяне рукой. На что детка моя тоже помахала тете ручкой, сделав это сразу, не задумываясь, приученная вот так махать маме, папе, братику. В ответ на ее приветствие гречанка послала воздушный поцелуй. Уля так же быстро ответила ей своим воздушным поцелуем, тоже бывшим для нее привычным при прощании с мамой, папой.
Это привело к удивительному эффекту. Не ожидавшая такой быстрой и естественной реакции, гречанка разразилась целой речью, бурной, радостной, показывая подошедшим коллегам на маленькую Улю. И те, видя, что Уля смотрит на них - дружно помахали ей руками, и Уля тут же ответила им. Ситуация повторилась - в ответ на воздушный поцелуй от теть последовал воздушный поцелуй ребенка, - наивно-смешной, когда растопыренная маленькая ладошка прижималась к губкам, потом – раскрывалась…
Мы пошли дальше, но, оглянувшись, я видела, что женщины эти стоят радостные, довольные, все еще обсуждают естественность и открытость ребенка. И я подумала - как открытость одного маленького человека сделала радостными и открытыми стольких людей!
Мы шли дальше, пока Уля, встретившись глазами с пожилой парой, идущей навстречу, не остановилась, доверчиво глядя на новых, незнакомых людей. И вид этой маленькой девочки, в белых кудряшках, с открытым взглядом был так мил, что люди эти помахали ей рукой, - в ответ получили такой же взмах. И, радостно, словно они получили подарок, люди эти заулыбались, и шли, переговариваясь, оглядываясь на Улю, а она - опять махала им ручкой…
Так мы и шли, встречая все новых и новых людей, и ситуация почти всегда повторялась, иногда доходя до воздушного поцелуя, иногда нет, но каждый раз, наблюдая эту картину, я видела, как преображались люди в этой встрече. Куда-то девалась из взрослых людей их строгость, солидность, холодность. Они сами вдруг становились детьми, открытыми, добрыми, светлыми, и шли потом, словно их осветили – светлые, радостные, легкие.
Иногда Уля останавливалась, серьезно глядя на дядю или тетю, словно изучая – улыбаться им или нет, приветствовать их или нет. И я говорила ей: «Помаши тете ручкой!» Или: «Помаши дяде ручкой», мне хотелось, чтобы она пребывала в этом дружественном мире, открывалась этому дружественному миру. И в ответ на ее приветствие следовали улыбки, радостные возгласы – и еще кто-то уходил осветленный, радостный от этой встречи с ребенком.
- По-моему, ты просто хвастаешься своей внучкой, - с улыбкой сказала дочь, когда она, идя рядом с нами с обеда, увидела, как происходит очередная встреча. – Тебя саму так радует то, что происходит…
Я задумалась, потом ответила:
- Конечно, мне очень радостно видеть такую очаровательную малышку и осознавать, что это моя внучка, и что она такая – открытая, светлая… Но - не это меня радует, детка, - сказала я. – Меня радует и я наблюдаю за этим с наслаждением, как ребенок этот маленький при встрече с большими дядями и тетями – берет - и душу их на поверхность достает... Как из людей этих - в большинстве своем холодных, закрытых, умных, чинных - вдруг проявляется маленький ребенок и душа их чистая, по-детски открытая. Вот что я вижу в таких встречах Ули с людьми. Я вижу, как души их выглядывают из тел, как преображаются они в доли секунды. Вот что чистый, еще Божественный ребенок с открытым сердцем - делает с ними. И я готова это наблюдать снова и снова…
И поняла, - то, что я говорю дочери - я уже записывала недавно, эти слова были в текстах моего «прихода», и только головой покачала удивленно…

Когда проявленная душа трогала другие души, – и происходило это волшебство: души выходили на поверхность и окутывали людей своим светом, и свет этот соединялся, и уже все соединялись в едином - в энергии Божественности каждого, что и было важным, истинным, главным, настоящим в каждом, что и было сутью их…

Веночки

Я люблю носить венки на голове – сплетенные из живых цветов, или декоративные.
- Это во мне украинские корни так проявляются, - не раз думала я, примеряя на себя очередной венок, или – покупая такой венок. Последний мой венок – красивый, пышный, из множества ярких цветов - я купила в Киеве после проведенного тренинга, и он, украшенный мной дома разноцветными лентами, висит в моей светелке – и я иногда надеваю его, радуя себя, или когда хочется удивить и порадовать мужа.
Еще в Коктебеле, в разгар фестиваля, когда вся набережная превратилась в импровизированные ряды сувениров, одежды, бижутерии мастеров, которые привезли свои товары на фестиваль, ожидая наплыва покупателей, - я купила себе еще один венок – декоративный ободок со множеством цветочков, и обрадовалась этой покупке, как ребенок. А в любимом мной поселке увидела настоящее сокровище - целую витрину таких ободков-веночков, и, находясь в размышлении, что же привезти в подарок внучкам, которые уже были избалованы подарками и игрушками, – решила: вот он – прекрасный подарок для двух девочек-малюток - красивые, яркие веночки. И, быстро подружившись с продавцом – мастерицей, которая их и делала, объяснила ей, что хочу привезти подарок двум маленьким девочками, одной из которой пять месяцев, второй – год и восемь. И она, вдохновленная мной, сказала:
- Я вам сделаю для них веночки, подберу самые нежные цветочки, чтобы это было необыкновенные веночки…
Она расспросила меня о том, какие мои внученьки, какие цвета лучше использовать. И я, придя к ней день спустя, получила действительно два очень красивых нежных-нежных девичьих веночка. И уже отходя от ее прилавка, довольная приобретением, я обернулась к ней, воскликнув:
- Господи, как же я о самой главной девочке забыла - о своей доченьке! Ей же тоже веночек нужен, а то - деткам ее купила, а маме - забыла...
И мы с мастерицей этой, тщательно пересмотрев все веночки, - выбрали подарок моей дочери: венок в темно розовых, бордовых цветах, который должен был подойти к ее темным волосам.
Приехав в дом дочери, дождавшись, когда проснутся девочки, я достала веночки, что вызвало радость дочери – они были действительно красивы. Мы надели венок на голову маленькой Анютки, и она в мгновение ока превратилась в очаровательную маленькую красавицу. Дочь надела на голову свой яркий венок, тоже сразу преобразившись. Я - за компанию со всеми - надела свой. Одна Ульяна, находясь в состоянии свободолюбия и независимости, на предложение надеть веночек ответила строго:
- Неть! - Как говорила практически всем на все предложения - сначала, потом забывая о своем «Неть!»
Мы – трое женщин нашего рода, как мы часто с дочерью говорим, подошли к зеркалу.
- Ну, красота, – сказала дочь. - Гарни дивки! – Сказала она по-украински, добавив, - мы такие вот поедем в Грецию и все нас будут принимать за украинок.
- Или – за венгерок, или за сербок, или за русских, - улыбнулась я. - Венок - очень распространенная часть женского национального костюма...
Но мы решили - обязательно взять веночки с собой, и когда-нибудь их надеть всем вместе, порадоваться самим и людей порадовать.
- На ужин в этом отеле, куда мы едем, - принято приходить в вечернем варианте одежды, - сказала дочь. - Вот когда-нибудь и покрасуемся…
И однажды это произошло, в один из последних дней, когда я собиралась вести внучку на ужин - из своего номера. Я надела красивое платье и вспомнила о своем венке, который очень подходил к моему наряду. Я надела его на голову, и, показав Ульяне веночек, спросила – наденет ли она его. И та, неожиданно, сразу согласилась, забыв о своем привычном ответе на все вопросы: «Неть!»
И пока мы, две такие «красоты», шли привычным путем в ресторан - все встречающиеся нам на пути люди - реагировали на наш внешний вид, особенно, конечно, на маленькую Ульяну, которая, со своими белыми кудрями и голубыми глазами - в веночке из белых и голубых цветочков выглядела настоящим маленьким ангелом.
- О-о-о! Как она прекрасна! – говорили одни.
- О-о-о - какая красивая! – радостно говорили другие. И каждый так открыто, радостно реагирующий на нас - останавливался, и с все тем же - добрым, открытым, душевным выражением на лице качал головой. И мы, вот так добираясь до нашей цели - нашего стола в ресторане, за которым мы ужинали - опять - потрогали, пооткрывали много сердец. А дойдя до стола - увидели маму, которая вошла в зал в очень красивом платье в пол, с венком на голове, удивительно красиво вписавшемся в ее наряд – мы, не сговариваясь - одновременно решили прийти на ужин в венках. И когда мы соединились вместе - привлекли к себе еще больше внимания.
И, когда мы уже собирались уходить - нас остановила русская отдыхающая и поинтересовалась:
- Вы здесь купили эти веночки?
- Нет, - ответила я. - Я привезла их с собой…
- Жаль, я бы тоже купила себе и детям в подарок…
А иностранка, глядя на веночки, на английском с интересом спросила:
- Is the Greek? – это греческие?
- No, It is Russian - нет, это русские, - ответила я. А дочь одновременно со мной произнесла: - It is Ukrainian – это украинские.
И мы, улыбнувшись друг другу, не сговариваясь, произнесли хором:
- This is Russian and Ukrainian – это русские и украинские…
И пока мы шли в корпус, где жила дочь, во мне все звучало это:
- Это русские и украинские…
И так мне понравилось это звучание. Так понравилось это «и» - соединительный союз между нами. И я шла и думала, соединяя мои мысли этим союзом в одно целое, наслаждаясь этим звучанием. Я шла и думала:
- Мы все разные и мы все вместе и можно принимать друг друга и учиться друг у друга и общаться друг с другом и дружить и видеть в другом другого и уважать его таким и быть вместе и это так нормально и так и должно быть и это и есть правильно для всех…

Сиртаки

Я пробегала мимо кафе, в котором всегда велись вечерние развлекательные программы, куда собирались отдыхающие всего отеля, чтобы послушать живую музыку, посмотреть концерт, или принять участие в программах аниматоров - когда аниматоры дружно собирали желающих танцевать сиртаки. И я, несмотря на то, что спешила к себе в номер, - остановилась – такое это было милое и радостное зрелище.
- Это очень простой танец, - громко убеждал один из аниматоров, одетый в греческий костюм, - всего шесть шагов и вы танцуете сиртаки!
Он повторял и повторял эту фразу, пока двое таких же красивых юношей, одетых в греческое одеяние, поднимали из зала пожилых солидных немцев, французов, русских, поляков, греков и ставили их рядом, в круг, перекрещивая их руки с руками соседей. Дети - разных возрастов, находящиеся в зале - с охотой вставали в круг - их не надо было убеждать. И я, видя - какой выстраивается круг для сиртаки, не могла не улыбаться, глядя на это прекрасное зрелище.
Большой, с профессорской внешностью пожилой мужчина стоял рядом с пяти-шестилетней девочкой, та, старательно пытаясь удержать высоко поднятые перекрещенные руки, стояла рядом с высокой, сухой англичанкой, которая была соединена перекрещенными руками с маленьким, почти круглым толстощеким мальчиком лет восьми, далее следовали несколько молодых девушек с ярким вечерним макияжем, за ними - пожилая женщина с коротко остриженными седыми волосами, за ней – высокий грек, крепкий, здоровый мужчина, за ним - опять ребёнок – девочка, похожая на маленькую фею. Круг этот все увеличивался от новых присоединяющихся к нему отдыхающих, становясь только колоритнее: пышная русская женщина соседствовала с маленьким, юрким греком-аниматором, супружеская пара пожилых немцев, продолжая держаться за руки, примкнула к ним… Это было такое удивительно, красивое зрелище - таких разных людей, таких непохожих - но стоящих в общем круге с перекрещенными руками и ждущих дальнейших инструкций - как же надо танцевать сиртаки.
И я, с легким сожалением, что не могу присоединиться к этим людям – я спешила переодеться и идти ночевать в номер дочери, чтобы помочь ей справиться с детками. Но, удаляясь от этого места, я слышала, как началось обучение:
- Шаг правой ногой, левую ногу приставить. Шаг левой ногой, правую ногу приставить. Шаг правой ногой - левая нога становится впереди правой…
Я быстро приняла душ, захватила халат и зубную щетку, и, выходя из номера услышала:
- Молодцы! Прекрасно! А теперь танцуем под музыку…
Я ускорила шаг, чтобы посмотреть - чему научились люди, стоящие в кругу - как они станцуют сиртаки. И опять - просто не могла не остановиться, видя такое удивительное зрелище.
Все очень старались. И действительно у всех хорошо получались эти простые шаги, даже у детей. И знакомая мелодия, не раз слышанная мной в детстве, - когда-то мы танцевали этот танец в пионерлагере, - создавала четкий ритм, в который вписывались все, стоящие в круге. И, несмотря на то, что люди эти были действительно разные, и маленьким деткам приходилось тянуть руки вверх, чтобы соединиться с большими тетями и дядями, а тем приходилось чуть наклоняться, чтобы не разрывать рук, - все равно это был общий круг, в котором люди танцевали общий танец, учились, старательно, глядя друг на друга, повторяли движения, и столько радости было на их лицах, что зал стал аплодировать в такт музыке, которая все набирала и набирала обороты. Потому что - как могли греческие музыканты в этом зажигательном танце не усиливать, не ускорять эти обороты?! И вот уже – музыка звучала быстро, ритмично, и уже кто-то не успевал переставлять ноги в такт, кто-уже перепутал движения, кто-то отпустил руки, но - танец не закончился.
И я, стоя с открытым ртом, как ребенок, восторженно наблюдала за этим, все набиравшим обороты танцем, в котором уже не было сиртаке - каждый уже танцевал что-то свое. Кто-то пытался продолжать шаги сиртаке, старясь хоть как-то попадать в ритм, кто-то просто ритмично двигал руками и ногами, вот дети уже запрыгали, а девочка, похожая на фею - закружилась, развевая юбочку. Вот уже кто-то выбрасывал руки вверх, и одновременно несколько человек закричали восторженное: «Уу-у-у!!!» И им ответили таким же дружным, восторженным криком в зале, а танец все продолжался.
И, несмотря на этот разнобой, – это был такой прекрасный общий танец, полный энергии, свободы каждого выражать себя, кто как мог - что я почувствовала, как слезы радости поневоле показались на моих глазах. А вся публика в зале, захваченная этой общей быстрой мелодией, аплодировала в такт, и уже кто-то вставал с места, и тоже вот так, ритмично, что-то свое – танцевал на месте, а музыка все набирала обороты, и зал уже взорвался овациями, и все больше людей поднялись со своих мест, чтобы танцевать - на месте, у своих столиков, подключаясь к общему ритму, к общему празднованию…
И вспомнила оттуда, из ночного послания:

Когда люди, влекомые энергией музыки, слов, - соединялись, становились ближе, - всеобщая любовь вдруг прорывалась, и, казалось, что так было - всегда, что все вокруг - братья и сестры, и – о, Боже, как хорошо быть таким объединенным, словно ты вернулся домой, в семью, которую давно потерял...

Я - со слезами на глазах пошла – побежала к дочери, которая ждала меня – думая все тоже:
- Господи! Ну как же мы хороши все вместе! Как хорошо нам всем вместе! Как нам надо быть всем вместе - независимо от национальностей, стран, политики. Все – это такая шелуха, такие условности, такие глупости. Ведь если они разъединяют нас - это действительно глупости. Это - против природы человечества. Против тела человечества. Так не должно быть, как сейчас. Это неправильно. Правильно – было только что: общий танец, общая радость, общая энергия – единая для всех.
И подумала:
- Господи, пожалуйста, да будет так! Аминь!

Мы вместе - в полете

Звонок в ночи прозвучал резко и неожиданно.
- Мам, приходи, у Анюты температура…
И я, вскочив, бросила взгляд на часы - три часа ночи, и мгновение соображая, что нужно на себя надеть - чтобы скорее, - понеслась по спящему отелю. И пробегая по его чистым коридорам, по мосту, соединяющему корпуса, видя всю его необыкновенную красоту - цветов, пальм и подсвеченных фонтанов – ощутила удивительное чувство - словно все это пространство плыло в воздухе под ночным небом, и я, на мгновение остановившись - посмотрела в небеса и опять поразилась тому, что они – все тем же знакомым куполом обхватывали, обнимали всю территорию отеля - как обнимали мой дом в Белгороде, нашу палатку в Крыму, меня и всех пришедших на фестиваль в ночь, когда ко мне пришли такие важные осознания. И они, небеса были такими огромными, что мое перемещение в другую часть планеты – не изменило моего ощущения: там были все те же созвездия, те же миллиарды звезд, туманностей, звездных потоков.
- Одно и то же небо, одни и те же деревья, одни и те же птицы поют людям, - думала я, пробегая по залам отеля. - Все - одинаковое. Для всех одно. Только мы все - не вместе…
И позже, когда детки наши заснули, лежа на кровати рядом с разметавшей ручки и ножки и занявшей собой почти все пространство кровати свободолюбивой Улей – я вернулась к этим мыслям и к ощущению единого звездного пространства, в котором мы все находимся на планете. И к этой плывущей планете, с расположенными на ней городами, морями, отелями. И прожила удивительное состояние этого полета – общепланетного, - вместе с планетой плыл наш отель, плыла наша комната, я – рядом со спящей внучкой, дочь, рядом с маленькой своей доченькой, в соседнем корпусе – плыл со своей комнатой внук, и все множество людей: весь отель плыл вместе с планетой под звездным куполом. А где-то далеко муж вместе с моей мамой и нашим домом и бассейном плыл вместе с планетой в космосе…
И я вдруг так сильно и трепетно почувствовала всех нас - однопланетниками, спящими или бодрствующими - плывущими в космосе, в движении вокруг оси планеты, вокруг светила. Я почувствовала такое единство космического пространства, единство вселенной и всех нас, людей. И я засыпала с этой мыслью - как надо быть вместе, быть - родными и близкими, как надо открываться и доверять друг другу и любить друг друга, потому что только вместе, любя и можно создать для всех и каждого счастливую гармоничную жизнь, - для которой мы и родились. Для этого мы родились - не для страданий и войн, не для отделенности и одиночества. Для счастья. Для общности. Для радости всех и каждого. Для открытых сердец. Для обогащения каждого - через Вселенную каждого.
А утром, за завтраком, сидя с дочерью в красивом ресторане, глядя на людей, все прибывающих и прибывающих на завтрак - расслабленных, доброжелательных, улыбчивых - пришло еще одно удивительное осознание. Оно пришло тихо словно открылось вдруг после слов дочери в нашем утреннем разговоре.
- Удивительное здесь все же пространство, - сказала я. – Все такие милые, доброжелательные, открытые, улыбчивые - не как в реальной жизни…
- Потому что тут нечего делить, - с улыбкой сказала дочь. – Никто никого здесь не обгоняет, никто не беспокоится - что его обгонят. Здесь все уже есть – за все уплачено. Здесь можно просто жить и быть счастливым. Потому тут все такие добрые и милые…
И я, словно мне эта картинка, образ был уже знаком - увидела вдруг это место - таким знакомым - мне его уже показали. Показали эту – «нормальную жизнь, какой и должно было жить человечество - в моей ночном «приходе». Вот так - в любви, в принятии - в изобилии всего, в радости, в содружестве - и должно жить человечество. И это место - один из таких - пусть пока искусственно созданных очагов - где все действительно для человека, во благо человека…
Это искусственно созданное пространство - с красотой его клумб, пальм, подсвеченных фонтанов, кафе, - где все для человека - тоже светлое, словно подсвеченное изнутри заботой о людях, любовью к людям, пусть за ней и стояли вполне материальные цели. И таких – пусть искусственных очагов на планете- много – это места отдыха, курортные хоны. И подумала - хоть в них люди могут пожить нормальной человеческой жизнь, как и должны жить…
И я вспомнила вдруг изучаемые еще в школе разные утопические теории о создании такого нового общества, как город Солнца, в котором живут равные люди, которые в равной мере принимают участие в создании изобильной, радостной жизни для всех – и подумала:
- Не такая это и утопия...
И я знала – это - вообще не утопия - это норма, к которой нам, к сожалению, еще идти и идти. И вспомнила картину, которую показали мне в ночь «прихода» - ту яркую картину счастливой, яркой, полной изобилия, любви жизни - которой должно жить человечество.
Должно жить – для такой жизни люди и рождались на свет…
И я - только головой показала грустно…

Возвращение

Отдых закончился, и заканчивалось то ощущение единства, доброты, принятия, которое я так хорошо почувствовала в этом безопасном изобильном пространстве.
Автобус, в котором мы ехали в аэропорт, собирал людей из разных отелей, и каждая новая порция людей входила - как другая, отдельная – из другого отеля. И огромная очередь на регистрацию в аэропорту – уже не была общей, единой - чувствовалось, что состояла она из отдельных людей, семей, и эта отделенность была уже так заметна.
И я, приехав в аэропорт заранее, в ожидании трансфера, который привезет дочь с двумя малышками, – заняла очередь, чтобы не раздражать стоящих в ней людей тем, что семья с двумя маленькими детьми пройдет вне очереди. Но – дочь приехала быстрее, чем ожидалось, и представитель турфирмы, строгий, деловитый просто подвел ее с детками к столу регистрации, и я со страшим внуком и няней, подойдя к ним, увидела лица людей, стоящих в очереди, и опять увидела эту разделенность даже в их взглядах - кто-то смотрел очень доброжелательно, даже – сочувственно - вот мол, с такими крошками отдыхали, разве с такими отдохнешь. Кто-то смотрел открыто недовольно. Кто-то – напряжённо, словно ожидая - и чем ему обернется такой вот приход молодой мамы с тремя детьми.
- Возвращаемся в реальность, - подумала я грустно. – В реальную реальность, в которой отделенность, закрытость, бесчувственность – норма норм.
И не раз еще эта фраза звучала во мне - пока мы находились в зале ожидания, и все прибывающие пассажиры бесцеремонно, словно не видя друг друга, пытались занять свободные места. И когда в зале ожидания женщина с мертвым лицом, повернулась к бегающим, свободно резвящимся детям - мальчикам лет четырех-пяти и сказала жестким, холодным голосом: «Родители, успокойте своих детей, их надо научить вести себя в обществе…», и на реплику кого-то из родителей: «Они же дети. Они еще в самолете насидятся, пусть побегают...» - так же жестко, правильно добавила: «У меня пять внуков и я, в отличие от вас, научила их вести себя прилично…» - я горько усмехнулась: «Ну вот, началось… Каждый сам за себя, и в «отличии» от других...»
И в автобусе, поданном для доставки к самолету – я видела эту неприкрытую, уже проявленную отделенность - видя недоброжелательные взгляды на тех, кто пришел позднее, задержав отправку, и на тех, кому надо уступить место.
И в самолете, пока пассажиры занимали свои места, чувствовалось какое-то раздражение тем, что кто-то медленно проходит, у кого-то сумки еще не убраны с прохода. И странно мне было наблюдать это – люди едут с отдыха, должны быть добры, расслаблены, но, казалось, их расслабленность, доброжелательность испаряется, как только они возвращаются в реальную социальную жизнь.
И когда мы нашей большой семьей расселись – оказалось, что мы разделены рядом кресел, и, чтобы передать Ульяну маме, и взять на руки Анюту - пришлось пройти мимо сидящих рядом со мной и няней двух женщин – мамы и взрослой дочери, с ребенком на руках. Мы с ними сидели в первом ряду отсека, перед салоном бортпроводников, между нашими креслами и стеной салона был проход. И я увидела неприкрытую неприязнь этих женщин, несмотря на то, что они сами были с малышом, мальчиком месяцев девяти и легко могли понять, что наличие двоих маленьких детей, сидящих на руках мамы и бабушки в разных рядах вынуждают нас на такие – не частые - передвижения.
Но я, держа на руках уснувшую Анютку, только головой сокрушенно качала, видя, как пассажиры эти, что называется скрепя сердце, с неохотой пропустили няню, когда она подошла взять из рук дочери спящую Ульяну, чтобы дочь могла застелить кресло и уложить ребенка. И увидела неприкрытое раздражение, когда няня хотела пройти на свое место – рядом со мной. Молодая женщина демонстративно выставила в проход сумку, ее мать - так же демонстративно подняла ноги, оперев их о стену салона бортпроводников, как бы показывая - прохода нет, и няне пришлось обходить весь длинный отсек, чтобы вернуться на свое место. И я, тихонько покачивая спящую Анюту, думала опять: «Боже мой! Мы возвращаемся в реальность, в которой каждый – отдельно, каждый за себя, - против других, словно они - враги его, словно они - не часть того же целого, что и он, словно они – не такие же, как он…»
Прошло время, и мои мысли были прерваны какой-то суетой, нервными переговорами рядом со мной. Я повернула голову - две мои соседки, мама и ее дочь, держащая на руках своего маленького сына, выглядели обеспокоенными. Я увидела, как спустя несколько минут к ним подошла проводница. Потом вторая. Увидела, что ребенку ставят градусник. И по отдельным словам, репликам поняла - у ребенка поднялась температура. Потом увидела, как мама дала ребенку детское жаропонижающее - именно таким мы недавно поили наших сложно перенесших акклиматизацию девочек. «Ну, слава Богу, все нормально», - подумала я, возвращаясь к своим мыслям.
Через несколько минут раздалось объявление: «Если в салоне самолета присутствуют врачи или медсестры, предпочтительно детские, просьба подойти к салону бортпроводников». После этих слов няня вопросительно посмотрела на мою дочь. Та уверенно кивнула няне - мол, идите обязательно, и няня ушла на этот вызов. Она - медсестра с огромным опытом работы в детской реанимации, специализирующаяся на работе с младенцами, - была ценной находкой в этой ситуации.
Ни я, ни она, ни дочь - не связали этого объявления с тем, что происходило рядом с нами. Но оказалось, помощь была нужна именно этому ребенку. Всполошенные высокой температурой мама и бабушка попросили помощи. И когда спустя несколько секунд бортпроводницы подвели нашу няню к женщинам, которые так недавно – не пропускали ее на свое место, демонстративно преграждали ей путь, словно не замечая ее желания пройти, и она стала осматривать ребенка, задавать вопросы маме с принятием, добротой во взгляде, - я опять не смогла сдержать слез. Так парадоксальна и так жестоко-красива была эта создавшаяся ситуация, так красиво—поучительна она была: женщины, только что отвергали, не уважали, презрительно не замечали человека, - и спустя несколько минут именно он пришел им на помощь. Таким сильным был этот очередной показ, что я заплакала. И отвернулась от всех них, стараясь, чтобы слезы мои не капали на спящую Анютку, и думала сокрушенно, в отчаянии:
- Ну, когда же мы поймем, что мы - одно, что мы - все вместе, что мы нужны друг другу?! Когда же мы поймем, что любой человек в нашей жизни - дар для нас, посланник, ангел-хранитель, сподвижник, сопланетник?!!! Зачем же отвергать другого, который дан тебе в помощь?! Зачем отвергать другого, который может поделиться с тобой тем, что он имеет, с которым ты можешь поделиться своими дарами - от чего все только выиграют! Сколько можно отталкивать друг друга - чтобы понять потом – что мы нужны друг другу…
Я тихонько повернулась к соседкам. Их лица были другими, они внимательно, с уважением слушали нашу няню, потом, по ее совету – протирали ребенка водичкой, чтобы снять жар, и он, словно мгновенно успокоенный, тут же заснул, а они еще долго тихонько беседовали с няней, беспрепятственно пропустив ее на место рядом с ними, расспрашивали ее о возможных причинах, о том, как помочь ребенку дома. А я только тихонько покачивала Анютку, качала в такт головой, думая все то же:
- Сколько же нам нужно времени, ситуаций, событий, чтобы понять - нам нужно быть вместе… Нам нужно видеть в другом - друга. Ведь в самом же слове «другой» - содержится «друг»…
И на другой день, в Москве, добираясь на вокзал, выходя из электрички – я видела везде - эту незаботливость людей по отношению друг к другу. Видела, как женщина, нагруженная сумками, старалась обогнать другую женщину, везущую в коляске ребенка. И она упрямо обходила их, хотя поток людей мешал ей. Но она лезла вперед, не обращая внимания на то, что ее сумки тычут чуть ли не в лицо малышу, сидящему в прогулочной коляске. И я подумала - вот так мы никого и не видим, кроме себя, а потом удивляемся – почему нас никто не видит, не сочувствует, не заботится о нас. Как эта женщина, которой - ни до кого, ни до чужого ребенка.
- Которой - и не до себя, - подумала я, глядя на ее жесткое лицо, на какую-то замотанность. - Потому ей и ни до кого…
И подумала о том, о чем на протяжении многих лет ведения тренингов говорила людям - если ты себя не любишь, не ценишь, не уважаешь – ты не можешь любить, ценить, уважать других людей.
И подумала – если люди так не замечают другого, не уважают другого, не доверяют другим – что тогда можно сказать об их отношении к себе? И что другое может быть в их отношении к другим - если их отношение к себе не изменится?..
А на вокзале, сидя с чашкой чая в кафе - смотрела на экран работающего телевизора, где шли новости, которые, как всегда и были перечнем войн, конфликтов, скандалов. И думала – что другого мы можем создать на планете, не умея принимать другого человека, не умея принимать даже самого себя. Все это - результат нашей разобщенности и того, что этой разобщенностью пользуются те, кому она выгодна. И вспомнила, пришедшее тогда, ночью:

Их разобщенность была нужна - тем, кто хотел одного – наживы. А как еще можно больше нажиться - как не на испуганных людях? Страх - что рядом враг, и постоянный образ врага, - давал возможность сильным мира сего затевать войны, чтобы воровать в них так мощно, как ни в какой другой ситуации - списывая все на войну и на врага…
И только к разрушению и смерти шел каждый, и вся эта прекрасная планета, задуманная творцом как рай, - рай для каждого живущего на ней, - все больше становилась похожей на ад…

И подумала:
- Господи, спаси и сохрани, и вразуми нас, людей, быть вместе…

Последняя бусина…

Передо мной лежат на столе - исписанные моим неровным, запутанным почерком билет в дельфинарий и билеты на джазовый фестиваль, лист с описанием крымских вин и лист с экскурсиями Родоса, коробки для пиццы и листки с анонсами выступления джазовых исполнителей, несколько листов из рукописи моей новой книги, на обратной стороне которых я записывала свои мысли и осознания. Такой вот удивительный набор - отразивший мое путешествие – в разные города и страны, в разные ситуации. В себя. В свое открытое сердце.
- Надо это сохранить, - повторила я слова мужа, улыбаясь. - Такое – надо сохранить…
И передо мной – на столе моего кабинета, - лежит стопка из девяти толстых папок - рукопись новой книги «Возлюби себя, как ближнего». Они тоже путешествовали со мной, я просто не могла расстаться с ними, используя любое свободное время, чтобы вернуться в энергию книги – так интересна и важна она была для меня. Но сейчас, после прожитых чувств, осознаний - я вижу эту книгу, ее роль, и мой интерес в ней - по- другому.
Это - важно. Это очень важно. Это очень-очень-очень-очень важно – для всех нас. Потому что люди на планете делятся друг с другом тем, чем они наполнены. Любовью – или злостью. Доверием, состраданием - или равнодушием. Светом – или тьмой.
И все начинается с себя. С каждого из нас.
Поэтому – так важно понять - как надо любить себя. Как важно любить себя - чтобы уже любить ближнего. И это важно для каждого, для всех. Для всей планеты. Это важнее, чем я думала, чувствовала. Это сейчас - номер один для меня.
Я смотрю на папки с рукописями и думаю об этой книге:
- Я буду писать ее – привержено, как и писала все эти месяцы, пребывая в постоянной благодати. И пусть и бассейн уже слит, и погода другая, и началась осень - время моей активности, и мои ученики ждут моего появления и нашей общей деятельности. Но она - эта новая книги - самое главное для меня сейчас, и я буду писать ее - привержено, быстро, потому что так важно каждому - стать таким, чтобы можно было быть с другими - не поедая их, не ненавидя их, не отдаляясь от них, - а соединяясь в одно целое. Только когда каждый из нас станет самодостаточным - мы можем объединяться в эффективное, полноценное общество, способное создавать для каждого - полноценную, гармоничную, красивую жизнь, - а не жрать, не топтать друг друга, не воровать друг у друга, не травить друг друга, не обвинять, не воевать. Мы можем жить в любви - как и должны. Для чего и созданы. Но, чтобы быть и жить в любви - нужно, чтобы каждый был ею наполнен. Иначе – каждый будет доливаться за счет другого, наполняться за счет унижения другого. Искать виноватых, обвинять, воевать, чтобы скрыть собственную неполноценность. Эта книга нужна. Эта книга важна. Я - пишу ее всем сердцем. Я выбираю писать ее – мощно. Аминь!

…Бог - раздробленный на миллиарды кусочков – требовал этого объединения. Он требовал, ждал, надеялся, что люди - вспомнят великую роль свою, великую ценность свою, великую свою миссию - быть вместе, быть единым Телом Человечества с проявленной - единой Божественной мощной душой.

P.S.

Я дописывала этот текст, не успевая его завершить, отредактировать, когда наступило время отъезда на тренинг любви к себе в Краснодар.
И я, собирая вещи, материалы к тренингу, с удивлением думала:
- Вот, опять, я должна куда-то ехать… Как-то не вовремя эта поездка, - мне бы сейчас остаться, хотя бы еще на денек - чтобы завершить это описание моего путешествия…
И тут же испытала знакомое чувство и с улыбкой подумала:
- Мне нужно там быть. Мне важно там быть…
И я с радостью, с принятием продолжила свои сборы.
А потом – была поездка из Белгорода в Краснодар.
И пока муж вел машину, я сидела рядом в новом ощущении благодати. Меня бережно и заботливо везут туда, где мне нужно быть. Там меня ждут люди, которым важно получить то, чем я щедро готова делиться – а сейчас я, как никогда, понимала - насколько важно и ценно то, чем я готова делиться.
Я ехала, пребывая в этом состоянии благодати. А рядом с нашей машиной на протяжении всей поездки – плыли облака - как прозрачная вата. И я думала с тихой радостью и удивлением:
- Вся планета стала для меня объемной. Я видела эти облака снизу, я видела их сверху, теперь вижу их рядом. И я еду по тем дорогам, которые с высоты полета были как нити, соединяющие города. И я еду в город, который видела с высоты, - словно спускаюсь в него с небес…
И я сама себе казалась участницей какого-то удивительного 3D действа…
А потом была встреча с организатором тренинга – Аленой в ее светлом доме. И сама она – светлая, высокая, изобильная и любящая. И, сидя за обеденным столом в ее красивом, как она сама, полном света доме - я чувствовала себя счастливой.
И я опять попала в лето, - в солнцем наполненные дни, удивляясь тому, что это первое в моей жизни такое долгое лето, которое все никак не заканчивается. И я сидела в беседке с рукописью новой книги, отдыхая от переезда, с радостью, с детским восторгом наблюдая, как по зеленой траве, бегают свободно резвящиеся кролики, куры под руководством петуха – живописная картина, для которой и были заведены эти животные.
– Вам бы сюда еще и оленя завести, - с улыбкой сказала я Алене и она - задумалась, и я не удивлюсь, если в следующий мой приезд он будет здесь прогуливаться, горделиво неся свои ветвистые рога…
Это была совсем другая реальность, прекрасная, душевная, солнечная, и я чувствовала себя опять – находящейся в благодати. Я находилась в прекрасном месте, в окружении двух любящих и поддерживающих меня людей - проявляющихся по отношению ко мне как истинные ангелы-хранители, меня ждал интересный, нужный и важный тренинг…
И подумала - это будет последняя бусина в этой чудесной низке, которая собиралась все это время. Для этого я и приехала, чтобы завершить мои выводы о необходимости, важности того, что я делаю - этим реальным тренингом, с его реальными чувствами, результатами…
И когда этот тренинг - бурный, наполненный осознаниями, откровениями и глубиной – завершился, и люди, наполненные любовью, открытые друг другу, в состоянии реальной близости стояли, держась за руки, в общем кругу, - все они были похожи на целостную низку бус, в которой каждый был - самородком, уникальной бусиной, вносившей свой колорит, свой дар в это единство.
И по пути домой, я думала расслабленно, - вот и завершилось мое большое путешествие. Вот и наполнилась моя низка бус, в которой была яркая бусина моего необыкновенного лета в проживании постоянной благодати, яркие и волнующие бусины Крыма, яркие и душевные бусины Родоса, и яркая, многогранная бусина краснодарского тренинга…
- Последняя бусина, - подумала я, - и тут же пришло осознание: - Нет, не последняя.
И тут же появилось совершенно четкое видение, что это – не завершение, что будет еще продолжение. И тут же стал вырисовываться, так что мне пришлось взять из папки с рукописью листы, и быстро записывать приходящее видение - образ нового проекта, о котором я уже не раз думала, но - мысли эти просто протекали и уходили без следа. И, словно время им пришло, - пока я ехала - сформировалось четкое и ясное видение нового интернет-проекта - огромной, яркой, нужной и важной бусины, в которой многие и многие сотни людей могут научиться - любить себя, ценить себя, уважать себя - и, через это умение - научиться любить, ценить и уважать других людей, выполняя Божественную заповедь - любить ближнего, как самого себя.
И осознание важности и нужности этого было так велико, что я просто записывала мысли - как организовать этот проект, как его можно красиво и легко вести. И ехала, просто находясь в новом потоке созидания – о большом, глубоком проекте – для всех, для многих людей на планете, которые готовы откликнуться, для тех, кто желает изменить свое отношение к себе и людям, готовый открыться любви к себе и людям.
И я думала - я сама готова к его воплощению, готова внести его в свои планы, гармонично соединив с написанием книги о любви к себе. Вот только нужно завершить, закончить описание моего удивительного путешествия…
И сейчас, вернувшись домой, перечитывая написанное, - я тихонько качаю головой: как много чувств, переживаний и осознаний я получила! И так удивительно - сколько раз я плакала за эти последние недели, - я не плакала столько за последние годы жизни! Но - какие светлые это были слезы! Дай Бог мне и дальше быть и жить с таким открытым сердцем...
Сейчас мне видно, как красиво складывался этот сценарий, в котором было так много «случайностей», а вместе получилось целостное действо. Я случайно оказалась вовлеченной в это путешествие. Наше с мужем «случайное» решение выпить по бокалу вина (а мы не пьем никаких алкогольных напитков уже много лет!) - привело нас в кафе, где произошла встреча с «другой» девочкой, открывшей мне свое сердце. Ко мне «случайно» сели в поезде такие прекрасные соседи. Мы «случайно» оказались сидящими с двумя женщинами в самолете. Какая благодать скрыта во всех этих «случайностях!» Какое чудесное путешествие получилось, сложилось благодаря им.
И подумала - путешествие продолжается….
Приглашаю тебя с собой…

И - получи Послание, пришедшее ко мне…

Тело Человечества

Они были похожи на паззлы, разрозненные, разбросанные, не стыкующиеся друг с другом – каждый был сам по себе, погруженный в себя, в свой рой мыслей, жужжащий, беспокойный или тихий – но отдельный, отделяющий его от других.
Они были похожи на паззлы, не вставленные в целое, а оттого, потерявшие всякий смысл своего существования. Каждый паззл казался себе важным и значимым, а, по сути своей, один, оторванный от целой картинки – был бесполезен и никому не нужен.
Они были похожи на бусы из разорвавшейся низки, из огромной вселенской низки. Словно чья-то мощная рука разорвала нить и все они – каждый из них - оказался оторванным, - один, погруженный в свою голову, в свой работающий ум, который плодил и плодил мысли, выпускал и выпускал их новую порцию и они бились внутри о черепную коробку, делая голову жужжащим, напряженным шаром, и весь человек становился такой вот, ходящей на двух ногах напряженной головой – среди таких же напряженных голов, каждая - в своем напряжении, погруженная в него, как в темный омут. Мысли ютились, или текли, или угасали, чтобы зародиться новым - но каждый - сам по себе, сам по себе, сам по себе - одинокий, словно бы не из этой низки.
Они были похожи на отдельные крупинки каши в общем планетарном котелке, из которых не сваришь ничего путного, потому что не было того, что их объединяло бы - высоких идей или веры, не было той воды, которая бы их соединила, не было и самого котелка - разметанные крупинки, обдуваемые ветрами жизни, в которых не было единства, целостности.
Они были похожи на мельчайшие шарики ртути - которые должны были притягиваться, соединяться с другими мелкими шариками. Но люди – не притягивались, словно потеряв природное притяжение. Наоборот, старались отгородиться, отделиться, отталкивали друг друга, опасливо смотря на другого - как на врага.
Они были похожи на тело, в котором каждый орган, распавшись на отдельные клетки, – переставал быть органом, – живым, функционирующим, а все тело становилось просто бесконечным многомиллиардным набором клеток – в которых уже не было жизни, не было смысла. Словно клетки тела забыли – кто они и зачем они, и перестали занимать свои места, выполнять свои функции, рассыпавшись, разметавшись по миру, - мешая живому телу не просто функционировать, а быть живым, существовать.
И каждая клетка хотела быть лучше другой, показать себя лучшей. И враждовала с другими там, где должно быть принятие, любовь и единство. И для вражды, во имя вражды (не из любви!) сбивались в стаи с такими же клетками - чтобы было легче враждовать, воевать - с другими стаями клеток.
Как если бы печень стала враждовать с легкими. А серые клетки мозга, создающие кору головного мозга - стали отвергать все нижестоящие клетки.
И так было в рамках одной страны. Одного коллектива. Одной семьи. И так было - между странами и народами…
Огромное Тело Человечества было разложено на миллиарды клеток. И это разложение было в реальности – в разобщенности людей, в разложении общества на группы, касты, политические течения, страны, национальные идеи.
Их разобщенность была нужна - тем низким и темным отдельным клеткам, кто хотел одного – наживы. А как еще можно больше нажиться - как не на испуганных людях? Страх заставлял их быть в напряжении, в ожиданиях, опасениях, заставлял готовиться к худшему и покупать все больше и больше. Страх, что может быть еще хуже – заставлял мириться с несправедливостью и унижением. Страх - что рядом враг, и постоянный образ врага, - давал возможность сильным мира сего затевать войны, чтобы воровать в них так мощно, как ни в какой другой ситуации - списывая все на войну и на врага…
И только к разрушению и смерти шел каждый и вся эта прекрасная планета, задуманная творцом как рай, рай для каждого живущего на ней, - все больше становилась похожей на ад…
Сверху, с небес, было видно - как они разобщены, как разбросаны по городам, поселкам, по домам и хижинам - как россыпь песка, камней. Но даже россыпь песка и камней были более общими, целостными. В масштабах огромной планеты их города, поселки, селения и дома – были мелкими и оторванными друг от друга, как и сами люди, - даже в потоках идущих по улицам таких же как они людей, или в праздношатающейся толпе - были отделены, разобщены.
Люди прятались в своих жизнях, прятались в своих телах, думая, что это и есть настоящая жизнь - жизнь их тел, жизнь их умов. Холодная логика не давала проявиться душе, доброте – еще больше разъединяя людей. И люди так привыкли быть рассудительными, умными, что переставали быть живыми и чувствующими.
Ум боялся этой живости. Боялся души - живой, чествующей, боялся, что она, проявленная - сметет его к чертовой матери и он останется только тем, кем и был - простым механизмом, служащим душе… Но - любое желание человека проявиться свою душу, открыть свое сердце - прерывалось им жестко: «Глупости это, зачем тебе это надо…»
И умы, взявшие власть над жизнями людей, создавали страхи, ограничения, - становились главным, что управляло, что определяло их жизнь.
Страх – быть не таким как все - заставлял их бежать за успехом, властью, деньгами, подминая всех, встреченных на пути. Страх, что ему чего-то не хватит в этом пироге жизни - заставлял жить в гонке и неосознанности, с недоверием смотря на других как на соперников, которые посягают на то, что нужно им.
И они сбивались в стайки, кучки, щепотки - от страха, от желания стать сильнее, защищеннее - но оставались в этих кучках такими же отделенными, просто уже не одна бусинка, а кучка отдельных бусин. Не одна крупинка – сотня, от которой было так же мало толку.
Щепотки клеток создавали - семью. Щепотки клеток - рабочий коллектив. Но щепотки эти, оторванные от тела, как несколько ресничек или клочок кожи - теряли энергию, не подпитанные энергией целого. Потому что каждая клетка - как отдельная функционирующая система, - со своим энергетическим обменом, системой жизнеобеспечения, - не была включена в жизнь человечества, в тело человечества.
Они сбивались в кучки, чтобы выжить, живя в недостаточности энергии, сил. Они сбивались в кучки, в стайки, забыв о своих масштабах - каждого из них. Потому что каждая клетка была создана для целого, для большого, для всего тела человечества.
Они жили, разделенные умами, в страхе и темноте. И души их, запертые в тюрьмах тел, оставались непроявленными. И в этой темнице - не было видно их света. И человек был словно выключен, погружен во тьму.
Но там, внутри их тел - была настоящая жизнь, страсть, огонь, чувства, там были настоящие-настоящие они, не ограниченные контролирующим умом. И люди нуждались в том, чтобы открываться, проявляться, души их требовали этого. Души, уставшие жить в темницах тел, требовали света. Они хотели быть проявленными, выпущенными. Потому что только будучи проявленными, чувствовали себя по-настоящему живыми.
Они имели эту внутреннюю, естественную потребность быть открытыми, проявлять, выпускать себя, запертого внутри себя. Души, запертые в темницы тел, заглушенные роем ума, требовали свободы, хотели быть проявленными, выпущенными, существующими - с их переживанием, опытом, который часто приходит с болью и страданиями. И когда ум замолкал, и сердце открывалось и душа выходила на поверхность, - человек становился по–настоящему живым и целостным. И проявленная душа трогала другие души, – и происходило это волшебство: души выходили на поверхность и окутывали людей своим светом, и свет этот соединялся, и уже все соединялись в едином - в энергии Божественности каждого, что и было важным, истинным, главным, настоящим в каждом, что и было сутью их: водой для каши, нитью для бусин, основой-картинкой для паззлов.
Это случалось, когда вечно жужжащий ум, как котелок беспокойства, в котором все время варилось какое-то месиво, - вдруг отключался – под мощным напором Божественной красоты природы, - яркого солнечного рассвета или мощи звездного неба – и наступала внутренняя тишина – и отрезвление, словно человек пробуждался от марева, и осознавал вдруг целостность всего мира и свою включенность в это единое прекрасное целое, ощущая себя частицей этой природы, песчинкой этой Вселенной.
И отключенный ум и внутренняя тишина, и ощущение соединенности в одно целое со всей Вселенной и было истинным состоянием, так и должно быть - все вместе, все вместе, в одном чувстве общности. Но состояния эти были временными, преходящими, как помутнение сознания. Это было – лишь мгновением - после которого человек возвращался в свою привычную жизнь, с ее жужжанием внутри и оторванностью от всех - от семьи своей истинной…
Это случалось, когда действовал алкоголь, вызывая «помутнение сознания» - а на самом деле – отключал надоевший ум, и вдруг заглушался этот рой, и тогда казалось, что все люди вокруг - дружелюбны и близки, что они были всегда вместе, что они должны быть вместе - всегда. Но с трезвостью приходил работающий ум и все шло по-старому...
Это случалось в танцах, в приморских ночных дискотеках, когда сначала робко начинала танцевать пара девушек, потом - выходил кто-то еще, и люди сначала - словно боялись встретиться глазами, но вечер набирал обороты, и градусы южных вин брали свое, и начинался танец, в котором глаза встречались с глазами, и в них был смех, радость, и выражение чувств, общих, единых, - радости, свободы, проживание этого южного теплого вечера, отпуска, радости жизни, ее энергии.
И уже дружный круг танцевал - слаженно, вместе, словно люди эти, объединенные музыкой, ритмом - и пришли сюда вместе - одной дружной компанией. Но потом, когда музыка заканчивалась, - они расходились за столики, а когда закрывалось кафе - уходили - каждый в свой дом, в свою жизнь.
Потом, возвращаясь из отпусков – опять в свои норы, рамки, настороженность, недоверчивость, отчужденность. В отчужденность от тела человечества – мощного. Великого, всемогущего, которое и есть смысл и суть пребывания на планете...
Это случалось на концертах, или музыкальных фестивалях, когда люди в едином порыве, в общности того, что все знают слова песни, которая трогает за душу - в чистой радости от свободы выпускания своих чувств, в просто состоянии чистого бытия, - улыбались друг другу, и, влекомые энергией музыки, слов, - соединялись, становились ближе, - пели вместе, вместе, как один, поднимали вверх руки, вместе, выражая общий ритм - прыгали, выкрикивали слова. И всеобщая любовь вдруг прорывалась, и, казалось, что так было - всегда, что все вокруг - братья и сестры, и – о, Боже, как хорошо быть таким объединенным, словно ты вернулся домой, в семью, которую давно потерял. Как хорошо, как сильно и чисто, как Божественно душевно - и в общем духовном порыве петь во весь голос, в котором нет ума, танцевать свободными телами, в которых нет ума. И как хорошо это общее пение, - единым сердцем, в едином порыве, ритме, где был общий хор, общий танец, ритм, дыхание. Словно каждый как паззл, - вставал на место, и все вместе - были вместе.
А потом, в общности этой, радостные, дружелюбные, открытые друг другу – расходились – чтобы утром пройти мимо друг друга, словно даже стесняясь того, что вчера вот так «выдавали»…
Это случалось, когда они соединялись общей бедой, когда она, тряхнув их - смыв несколько тысяч таких клеток цунами, или разметав их и их дома землетрясением – выдергивала их из лживого месива их умов, и они, переставая на время думать их «важные» мысли – возвращались в истинную реальность, к истинным ценностям.
И они вдруг сплачивались на уровне сердца, и эта сердечная боль объединяла их, и они становились одним целым, и чувствовали, понимали друг друга и сопереживали искренно - от души, и стремились, в соединенности этой поддержать, ободрить друг друга не умами своими, - душами - проявившимися, вырвавшимися на свободу от заткнувшегося от чувств ума. Чтобы потом - придя в себя, - то есть опять убрав чувства, вернуться в свои черепные коробки, как в отдельные квартиры. И реально – возвращались в свои отдельные квартиры - в свои отдельные жизни.
И все продолжалось – бессмысленное их существование, в котором не было никакого смысла. Потому что смысл был только в Целом, в - быть вместе этим целым, в - быть для целого кем-то нужным, дарить благо, поддерживать, соединять, радовать, делиться. А иначе – зачем ты? А иначе - кто ты? Одинокий паззл? Отдельная клетка? Бесполезная крупинка? Мелкая бусинка, потерявшаяся на просторах Вселенной?
Но разве такие жизни уготовил им Бог-Творец, создавший Тело Человечества?! Их единство, их сила и мощь, их любовь, струящаяся из их душ – какое пространство любви могла создать на планете. Какие бы города, селения, условия жизни были бы созданы единым Телом Человечества - с любовью к людям! Какую бы прекрасную жизнь творило Целое для Целого! Какие дома, дороги, строения с любовью друг к другу создавали бы люди!
Но без любви, без души, спрятанной в их телах, они только и могли - убивать друг друга сделанными без любви, на тяп-ляп, дорогами, напичканными химикатами продуктами, словно бы и не для людей сделанными, или - с целью уничтожения их, отношением друг к другу, в котором было столько непринятия и злобы, что оно разрушало и отношения, и их самих.
Не для такой жизни создавалось Тело Человечества.
Поэтому души людей рвались в единство, в объединенность. Ведь на самом деле душа каждого из них была частицей Бога. Все вместе они и были – Бог – свет и любовь.
И Бог был заперт в телах - в душах людей, не выпущенных наружу. Потому так не хватало Бога на этой планете, так мало было света и любви, заключенных в душах, - и всякая нечисть жила припеваючи в низких своих вибрациях, темноте своих мыслей, творя войны и разъединенность людей.
И Бог - раздробленный на миллиарды кусочков – требовал этого объединения. Он требовал, ждал, надеялся, что люди - вспомнят великую роль свою, великую ценность свою, великую свою миссию - быть вместе, быть единым Телом Человечества с проявленной - единой Божественной мощной душой.

…Открой свое сердце. Открой свою душу.
Мы вместе - сила.
Мы вместе - едины.
Мы - вместе…